(О.Арефьева)
Время текло крестообразно. Между вперед-назад и справа налево не существовало
принципиальной разницы. Ефросинья стояла в точке посередине и не знала, куда же
ей пойти. Везде было знакомо, везде было время. Оно расходилось кругами, оно
пересыпалось. И было очень трудно измениться там, где и так уже всё изменчиво.
Нежные песни были лишены нот, но ноги шли в пляс под сердечный ритм. Воздух
заболел песней. Кто-то шуршал мелодиями, а в них не было ничего гармоничного, а
в гармониях не было ничего мелодичного. Слова были не согласны со своим смыслом.

Ко гаю ходила
Ко гаю ходила
Болела голова горела
Уж ты гаю мой гаю
Уж ты гаю мой гаю
Подымаешься во гору
Схорони мне дорогу
Схорони мне дорогу

Больше ничего не болело, никогда. Но очень хотелось играть. Человечество успело
создать много танцев. Животные тоже любили танцевать. И пели они неплохо.
Слаженно. Лягушки квакали хором. Волки завывали. Было колебательно... Звук имел
волновую природу...

(О.Арефьева)
Звук нарастал и уменьшался. В нём была печальная красота. Он догонял сам себя.
А иногда опережал. Иногда он звучал раньше, чем дёрнулись струны. Лицо при этом
менялось на двойника или тройника. Нужно было забыть, как тебя звали. Но не
хотелось...

(О.Арефьева)
Лицо бога было плоским и хмурилось облаками. По лесу ходили мокрые звери. Они
ели друг друга с ласковым порыкиванием. Люди ели природу - её становилось всё
меньше. Было много знаков "Стоп". Днём солнца не было. Вода вдыхала и выдыхала.
Это называлось - прилив. Дни стали мохнатыми, а ночи полысели. Стало трудно
бороться со сном и со смертью. Комары смущались, но всё равно застенчиво пили
кровь. Звёзды мигали, у них кончались батарейки. На всём было написано GAME OVER,
но ничего не кончалось. Ефросинья уже израсходовала все свои платья, а жизнь всё
не кончалась... Люди безобразно улыбались... Пространство и время пересеклись в
одной точке. Туда был забит гвоздик. Между темным и светлым существовала
асимметрия. Не в пользу светлого. Но и не в пользу темного. Некоторые камни были
живыми, а некоторые мёртвыми. Вода тоже поизносилась. Картина мира была недорисована.
Всё было наощупь, даже свет. Запахи вырывались и не давали себя уловить.

(О.Арефьева)
Но без подготовки всё звучит. Просто надо ловить слова, когда они хотят становиться
животными, растениями. Одно слово стало птицей и вылетело изо рта. Ефросинья
хотела вдохнуть его обратно - ан нет, оно улетело. Было пусто и на небе и на
земле. Она подумала а потом и это прекратила делать. Только стеклянные шаги
падали. Шапочные разборы улыбались. Упыри периодически прыгали через ограду
кладбища. Ефросинье захотелось полежать в могиле. Она всегда завидовала
горизонталям. Глинистым вчерашним днем она вспоминала себя вначале рептилией,
потом млекопитающим и так далее всей теорией Дарвина. На обезьяне захотелось
остановиться. Языку немых учили только человекообразных. Она выразила свои
чувства непропеченной улыбкой и угловатым поклоном. Железо было беспамятным
и хранило прикосновение не больше одного дня.

(О.Арефьева)
Я вижу что пошли секунды. Тогда я ложусь спать, я буду разговаривать с одним
магнитофоном. Раз, два, три - прячтесь. Они падают с мебели, шлепаются об углы
без единого матерного слова. Они не грызут деревянные предметы. Только точат об
них когти. Они не улыбаются. Они любили есть чечевицу по углам и обязательно
присыпали её мнемоническими правилами, говорящими о том, что не надо помнить то,
что можно забыть. И не надо забыть то, что можно записать. Они ходили по мостикам
и обычно забывали о том, что перед глазами мелькают сверкающие мушки и
перепутываются лестницы идущие вдоль и поперек. Ефросинья знала об этом эффекте
и надевала на себя диадему из ночных мотыльков. Они прекрасно обрамляли её сонные
глаза. Но уходя за горизонт по большому сияющеу желобу, она намеревалась оставить
миру всё ж таки какое-то послание. Одной из возможностей это сделать была книга.
В ней было сказано много вранья, но одна вещь была совершенно правдивой. Если ты
лежишь вдвоём с каким-то человеком, то возможно тебе стоит узнать у него имя.

(О.Арефьева)
Солнечной ночью неожиданность напала на двойную сущность.

Прекрасная девица
Пошла богу молиться
Ключ потеряла
Солнышко украла
Мышка схватила
Под печкой побегала
И где твоя печка
Всё водою залилась
И где твоя вода
Быки попили
И где твои быки
Враз на гору ушли
И где твоя гора
Вся цветами поросла
И где твои цветки
Девоньки порвали
И где твои девоньки
За мужья ушли
И где твои мужья...

Болели слова, болела книга, буквы были поражены, предложения разъедены, слова
отваливались. Можно было оставаться животным, можно было стремиться в человеки.
Передняя сторона хотела жить, задняя не хотела умирать. Необходимость быть
ящерицей четверорукой с синим цветом легким прикосновением была закодирована
в первой строчке. Она звучала так - умывайся и тебя не узнают.

(О.Арефьева)
Цифры не обозначали время, это было всего лишь знакоположение. Это могло быть
измерение, слово, далеко идущий план. Но время лучше было узнавать по солнцу или
его отсутствию. Это тоже не всегда было точным. Солнце было своевольно, память
умела отделятся. И даже седеющие астры скажут - мы растём на границе. Они
обладают плотью и им присущ то язык, то расположение в пространстве. А мы
все время верим в то зрение. Это опора. Когда куда. Налево или внутрь.
Если брать текст достаточно плотный, но достаточно ли он плотный, чтобы
прорываться в миры. Над столешницей висят крючья и на них различные предметы.
Хоть бы тоже было вовремя. Город из шахматных фигур. Упорядоченное образование.
Стены из карт рабашками внутрь. Ефросинья надела рубашку вовнутрь, почувствовала
себя зеленой и плоской. Сразу и мысли стали соответствующими, о том что нужно
ходить с бубей или вычислять.

Раз два три бум... Раз два три прыг...
Надо повторять это и будет весело.
Раз два три бум... Раз два три прыг...

Золотое кольцо на пальце бога поблескивало с сумрачным изяществом.
Еще могут быть такие слова:
Троечка троечка двойка двойка тройка...
Получается компас.

Система координат создалась ненадолго на время игры, мир развернулся по своим
правилам, короли переженились на королевах, а тузы дали всем приют.
Она стала трехмерной только ради того, чтобы можно было есть, танцевать.
И еще потому, что можно было обнимать другие трехмерные тела. У трехмерности
есть много достоинств, но несколько тяжеловесный способ перемещения.
Сантиметр за сантиметром, шаг за шагом. Кормишь ее и в голову стучатся.
А в двери все время стучатся и у лампочек есть собственные планы...
У лампочек есть собственные планы  относительно твоего будущего. При свете оно
будет проходить или при звуке.

(О.Арефьева)
В обстоятельствах любви я забываю читать утренние газеты. У неба бывает
несколько оттенков - человеческий, земной и промежуточный. И я не сплю в то время,
когда вы разговариваете. Но не сплю в то время, когда вы уходите и приходите.
Я бы очень хотела иногда красить забор, класть кирпичи, а иногда танцевать при
помощи забора и кирпичей, но мне хочется не быть соответствующей вашим ожиданиям.
Но несколько моих органов являются лишними. Предвиденье. Самостийность.
Умение улыбаться прошлому и любовь к кетчупу и горчице. Я люблю различные виды
еды из крови и хлеба, из снега и варенья, из воды и тепла, из гвоздей и утреннего
умывания. У меня есть домашние животные с именами: Щепочка, Праздник эвридэй,
Зелёный Калидор и Извилистая Тарелка. Я использую их не по назначению, но я не
знаю их назначения.

(О.Арефьева)
Если есть, то часто нет. А стройность, это очень высокооплачиваемая профессия.
На вершине дерева можно забыть о человеческих причинах, потому что параллельные
колёса никогда не встретятся, они на одной машине. Пока ты жив и твои ноги
касаются твоих рук, ты чувствуешь себя начинающим, у тебя нет ни единой точки.
Ты пишешь, но всё что ты можешь, это быть прошлым.

(О.Арефьева)
Одинокие грибы разрезали себя по спирали и по диагонали. Это было очень слышно.
У некоторых из них было три отца, а у большинства меньше или больше. Их
ступенчатая иерархия изменялась по мраморному принципу. Наполняется ванна
чем-нибудь резким, хорошо выраженным, и в нее помещается кинофильм. Тупоносые
носят в своем сердце сакральную истину: Нечего есть. Их интересы вращаются вокруг
пластинок, вентиляторов. Они шевелят пальцами ног внутри своих сумок, а там без
особых изменений.
Жизнь на велосипеде. Дорога за поворот. Гипсовый жест. Излюбленный обман.
Поглаживая круглое, стреляя во вращающееся, забывая странное мы с каждым жестом
приближаемся к аккорду в конце симфонии. Всё звучит одновременно и всё происходит
сразу, и у бога нет никаких планов, он свободен в эту воскресную пятницу, он
совершенно свободен. Он думает, чем бы ему заняться, распяться или воскреснуть,
разделиться или собраться. Он может все, а это трудный выбор. Сегодня он выбрал
быть мной. Я должна соответствовать, лечь с диктофоном и слушать свои сердцебиения
так, как будто бы это что-то серьёзное.

(О.Арефьева)
Было десять значений у каждой песни. Одно - очевидное, другое - неочевидное.
В третьем кулинарный смысл, в четвёртом - сновидческий. Пятый - инструкция к
применению, шестой - для магов четвёртой ступени. Седьмой - невыразимый. Восьмой -
дурацкий. Девятый и десятый не исследованы наукой.
Ефросинья спела простую песню, в ней говорилось о том, что насекомое однажды
несло своё тело по растительным кущам райского происхождения. Оно встретило
слизистое нечто, которое его поглотило. Ефросинье было страшно и мучительно,
а кузнечик продолжал сидеть в траве.

(О.Арефьева)
Рыцарь говорил - я пёс своего призвания. Ефросинья смеялась над этим одной
половиной лица. Небо было парализовано, а в макаронах были дырки. Сквозняк
продувал между глаз, а в ушах была собственная отдельная жизнь. Ефросинья замёрзла
от своего дыхания, но Рыцарь рассказывал ей анекдот за анекдотом из жизни мёртвых.

(О.Арефьева)
Общие руки, ноги и общее сердцебиение двоятся и троятся, не забывая при этом
о своём исключительном предназначении. Я не буду спешить зашивать эту простынь и
эту кровать. Ефросинья станцевала танец уважения к цветку. Хочешь быть маленьким
и можешь это осуществить. Хочешь, чтобы у тебя было несколько ступеней посвящения
в Мяу. Мяу, выраженное словами, не есть настоящее Мяу. Хочу, чтобы вы не были
одинаковыми и не ходили строем по кругу. Ваши взгляды совсем разные и конфигурации
движений описывают самые невероятные чувства.

(О.Арефьева)
Она умывала свою тень водой из шланга у себя в саду. Чистила её щёткой и посыпала
лепестками роз. Праздник почитания тени происходил только при хорошей погоде.
Солнце выходило на небо. Его красочно оформляли лентами, серпантином и маленькими
зеркальцами. Самой красивой вещью в их деревне было небо. Ей досталось по наследству
довольно много неба и она владела им единолично. Её не приняли в сумасшедший дом,
потому что она плохо себя вела. Было больно шевелить ушами, было радостно
изъясняться существительными. Завершив дела, она уложила тело на кровать, а душу
отпустила немного побегать на свежем воздухе. Ефросинья поплыла в звуке,
качаясь на синусоидах.

(О.Арефьева)
Я не ангел со вставной челюстью. У меня есть привычки. И тот, кто улыбается мне,
улыбается сам себе.

(О.Арефьева)
Для того чтобы быть цельным мне нужно быть кем-то. Мне нужен партнер с кем играть,
с кем ждать. Мне нужна вторая нога. Куда мы пойдём. Очень трудно быть вместе и
очень трудно быть отдельно. Зачем так бог всё придумал. Чтобы нам было легче или
чтоб было труднее. Я рассказываю о далёких и трудных вещах. Они бывают сладкие
как дым. Как тыква. И в ней помещаются дети. Бывает трудно представить что всё
появилось из ничего. Что во всём есть какой-то смысл.
Похоже что земля, она дольше проживёт чем то что по ней ползает. То что в ней
копается. Она скинет нас. Но потом она станет новой и на ней вырастет что-нибудь
ещё. Интересно, какое оно будет. Одушевленное или неодушевленное.

(О.Арефьева)
Нажимали на кнопки в своей голове. Было тепло и холодно.
Ефросинья с трудом ориентировалась в сдвинутой реальности. Делаешь жест вбок, когда
нужно вниз. Делаешь жесть влево получается вверх. 

(О.Арефьева)
Точки на дороге означают что для того чтобы быть цельным мне нужно быть кем-то.
Мне нужен партнёр с кем играть с кем ждать. Мне нужна вторая нога. Зрение. Куда
мы пойдем. Указывал на муху. Очень трудно быть вместе очень трудно быть отдельно.
Стрелка которая ведёт часы, а не... Зачем так бог всё придумал. Чтобы нам было
легче или чтоб было труднее. Он сейчас смеётся или плачет глядя на наши потуги
чему-то соответствовать. Всё даже краска... Жизнь это такая удивительная фигня...

(О.Арефьева)
Было абстрактно. Жгли не по-женски. А потом рубили. Умножали на зеленый. Напропалую
из пакета в пакет. Ё-п-р-с-т... Так начинался алфавит. От глагольного впадал в
вагильную задумчивость. Спрятал Христа за пазухой. Он не думал - он просто ел.
Кушать было тепло. И дружили нагнувшись а потом перевернулись. Стеснялся слова
пудинг. Надела высокомерные каблуки. С детства мучительно мечтал о блинах. Понос
никуда не годился. Шубы был искуственными но сшиты натуральными жилами. Стихотворение
было стёгано прямо по четверостишиям. Она сильно сутила меня своей незамутнённой
замужностью и перестала размножаться в халате. Она заболела темой. А в носу
шевелилась вселенная. На шнурок куплю четыре синих. Два в квадрате один мужик.
Солёная селедка была мертва. Еда шевелила укропом и наворачивала круги по
столовой выборочно мумифиируясь в сахаре. Картина схватила его за глаза и сняла
ему трусы. Он чудовищно восхитился в нём что-то задеревенело. Монологически
заткнусь. Выпаривал янтарь на плите чтобы достать из него муху. А к вечеру назрели
уши. Они посинели и открыли в себе текст. Сантиметров на дерево и кубиками.
Спектакль и не думал начинаться. Ко второму действию пень прояснился. Главная
актриса в пеньюаре чистила себе брови ножовкой. Звукооператор страдал антрактом.
Фикус на втором этажу показал всем фику. Происходила операция аппендицита звука.
Было стыдно шевелить коленями. Мурзилка не задался. Юмористически подпрыгнул в
белозубом пальто. Накрутил настроение на палец. Просовывал ластик в дырки зубов.
А нахальство он сцеживал через ширинку. Стояла выходная ария. Матрона тряхнула
голосом и навела на зал свою грудь. В зале раздались первые оргазмы. Сюжет
спектакля был незамысловат но его никто не знал. Но его никто не заметил.
Приходилось не только догадываться но и сочинять на ходу. Герой-любовник был
шустр, черняв и в пальто подпоясаным ломом. Он вышел на мизансцену бойкой чечеткой
авторизованого перевода и воткнул вилку в виолончель. Шекспир перевернулся в
гробу и истерически отжался четыре раза потому что не умылся. Незамужние девушки
ёрзали тощими ягодицами по ворсу сидений и вспоминали свою молодость. У всех
спрашивал кто такой жупел. В седьмом ряду традиционно тухло. Больше всех взволновала
нота ля. Стройное ре раздалось из-под пяток. Большеглазый литературный критик
несмываемый рекламный вурдалак. Скрипнув золотыми протезами он написал в блокноте
завещание. Оно начиналось так - Взвейтесь ноздрями безумные соколы в тапках. Он
хотел быть многословнее, но вспомнил только точку.