(А.Городницкий)
Ночная вахта в теплом океане.
Дрожь палубы, звон колокола ранний,
Апрельских звезд летящие тела,
И темнота таинственная рубки,
И штурмана светящиеся руки
Над золотой поверхностью стола.

Ночная вахта в теплом океане.
Немыслимая дальность расстояний,
Благословенье Южного Креста,
Тяжелых рей мерцающие ноки.
Мы здесь, как космонавты, одиноки,
Созвездия вокруг и пустота.

Как этот миг торжественен и странен!
Там, на Земле, трамвай грохочет ранний,
Бесчинствует весенняя капель,
А нас качает, как младенца в ванне,
Ночная вахта в теплом океане -
Соленая и сладкая купель.

Напарник мой, в каюте крепко спит он.
Весь воздух электричеством пропитан,
Звезду от капли отличить нельзя.
Стою на грани двух стихий великих,
И волн фосфоресцирующих блики
Мне опаляют зеленью глаза.

Неблагодарный отпрыск мирозданья,
Давно уж атеизму отдал дань я,
То верой, то неверием горя,
И вот молчу, испуганно и строго,
И верю в Бога, и не верю в Бога
У этого большого алтаря.

Да, я недолго видеть это буду,
И за десятки тысяч миль отсюда
Песчинкой лягу неизвестно где.
Но будет жить поверившая в чудо
Душа моя бессмертная, покуда
Горит огонь на небе и в воде.

(А.Городницкий)
Так зажигают в доме свет,
Придя под утро, рано,
Когда забрезживший рассвет
Сентябрь вставляет в раму,

И остается за плечом
Полет автомобильный,
И желтым комнатным лучом
Бокал наполнен пыльный.

Так зажигают в доме свет,
Когда в саду снаружи
Рябины тоненький скелет
Ненастьем обнаружен.

С плаща в передней натекло,
И глина на ботинках.
Ложится осень на стекло
Переводной картинкой.

Так зажигают в доме свет,
Придя домой с работы.
И знаешь: никого здесь нет,
А все же ждешь кого-то.

И канет в черное стекло
Все то, что сердце кружит.
И вновь покажется: светло
Внутри, а не снаружи.

(А.Городницкий)
Две женщины, два дома, две судьбы
Два дела, незаконченные оба
Твержу себе, что не должно так быть
И знаю сам, что будет так до гроба

Две совести. Одна лишает сна
Другая - брось, один такой ты разве
Две истины и только боль одна
Одна на это всё многообразье

Как ненавистны мне в минуте встреч
Моих друзей уверенные лица
Я каждый вечер, перед тем как лечь
Твержу себе, что завтра всё решится

И мухой безысходною томясь
Перед бедой на зло и радость прочим
Хватаю воздух ртом, как пленный князь
К двум согнутым берёзам приторочен

(А.Городницкий)
Над площадью Сенатской серебристой
Морозное дыхание зимы,
Любовь и совесть наша — декабристы,
О вас все чаще вспоминаем мы.

О чем мечтать, за что вам было биться?
Вам подарили железа оков
Горячечные речи якобинцев,
Глухие стоны ваших мужиков.

Мальчишки, вас тревожили гитары,
Вы бредили стихами до зари,
Полковник Пестель был из самых старых,
А Пестелю от силы тридцать три.

Но жизнь свою отдавшие задаром,
Свободу объявившие на час,
Вы шли на смерть, расчетливым жандармам
И на допросах лгать не научась.

Остановитесь, вот вино и карты,
Все подвиги и жертвы ваши зря,
Трудней, чем целый мир от Бонапарта,
Освободить Россию от царя.

(А.Городницкий)
Доверяя себя кораблю,
На чужую любуясь природу,
Только плоскую сушу люблю,
Только серую финскую воду.

И ни явь, ни цветное кино,
У меня не сумеют отнять их,
Потому что изжить не дано
Неизменности детских понятий.

Потому что, еще не видна
За поющей трубой водостока,
Начинается площадь с окна,
Начинается улица с Блока.

И пролет разводного моста
Возвращает нас в прошлое снова,
И до смерти любить нам места,
Где впервые увидено слово.

(А.Городницкий)
Белой ночи колодец бездонный
И Васильевский в красном дыму.
Ностальгия — тоска не по дому,
А тоска по себе самому.

Этой странной болезнью встревожен,
Сквозь кордоны границ и таможен
Не спеши к разведённым мостам:
Век твой юный единожды прожит,
Не поможет тебе, не поможет
Возвращение к прежним местам.

На столе институтские снимки,
Где Исаакий в оранжевой дымке
И канала цветное стекло.
Не откроются эти скрижали.
Мы недавно туда приезжали,
После выпили, — не помогло.

Этот контур, знакомый и чёткий,
Эти мальчики возле решётки,
Неподвижная эта вода.
Никогда не стоять тебе с ними,
Не вернуться на старенький снимок
Никогда, никогда, никогда.

(А.Городницкий)
В пространстве ледяном
Огонь мерцает в море, —
Взгляни же перед сном
На остров Маккуори,
Плывущий из сегодня во вчера.
Сейчас там дождь и мрак,
Туссок двуостролистый,
И синезвездный флаг,
И двадцать австралийцев,
Исследующих сушу и ветра.

Ты слышишь трубный звук, —
Слоны трубят в тумане,
Зовя своих подруг.
Их водоросли манят
В холодные подводные леса.
Литые их тела
Покрыты горькой пылью,
И вторит им скала,
Где пахнущая гнилью
Прибойная вскипает полоса.

Густеет темнота.
Мне не вернуть теперь их, —
Безлюдные места,
Где падает на берег
Тяжеловесный занавес дождя.
Там утром над водой,
Настоянной, как вина,
Над пеною седой
Беседуют пингвины,
Руками по-одесски разводя.

Покинут материк,
Текут морские мили.
Покажется на миг,
Что нету и в помине
Земли, где появился ты и рос, —
На острове крутом
Твои остались корни,
Где быстрый, как "Фантом",
Пикирует поморник,
И над гнездом танцует альбатрос.

Смотри же на залив,
Где дышит Антарктида.
Так, ужас затаив,
В преддверии Аида
Цеплялись греки глазом за края
Покинутой земли,
И с середины Стикса
Назад, пока могли,
Смотрели, зубы стиснув:
Недобрая, а все-таки своя.

Очерчен контур гор
Путём неярким Млечным,
И остров, как линкор,
Уходит курсом встречным, —
Был близок он и сразу стал далёк.
Там мечется трава
В прибойном гулком плеске,
И всё — лишь острова,
Короткие отрезки,
Как ты, как я, как наших жизней срок.

(А.Городницкий)
Ночная стоянка у острова Тыртов,
На якоре, в бухточке, льдами затёртой,
Безветрие, белая ночь.
Ни плеска, ни шороха, ни дуновенья.
Часам не подвластное, длится мгновенье,
Которое не превозмочь.

Ночная стоянка у острова. Берег,
И небо, которое выдумал Рерих,
Горящее жёлтым огнем.
И чёрная чёткость очерченных линий,
И пар изо рта, и на палубе иней,
И стол, и бумага на нём.

Ночная стоянка у острова Тыртов,
И вяжущий вкус разведённого спирта,
И лампа, и медленный лёд.
Молчание Карского моря, и память,
Как в белую ночь в неё падать и падать, —
Падением начат полёт.

Стоянка у острова. Мир под руками,
И дух, обращённый то в чайку, то в камень,
Века соблазняющий нас.
И всё так морозно, и звонко, и чисто,
Что что-то должно непременно случиться,
Немедленно, тут же, сейчас.

(А.Городницкий)
Старый реквием Брамса.
Открытое настежь окно.
Напряжённый закат,
Словно зарево, высветил лица.
Как пластинка легка,
За стенами планета кружится
В погребальном убранстве,
И в комнате — полутемно.

Этот реквием Брамса
Уже не скупая латынь, —
В нем немецкий язык
Узаконил неистовый Лютер.
Время за руки браться, —
Завыли печально и люто
Океанская зыбь
И песчаные ветры пустынь.

Хляби шаткой земли,
И морей ненадёжная твердь,
Рёбра синие гор,
Где так воздух разрежен и душен.
Если б знать мы могли,
Как прекрасна и празднична смерть,
Как торжественен хор,
Отпевающий каждую душу!

Где уж лодке поспеть, —
Стал паромщиком старый Харон.
Перевозит с трудом,
В том не видя особенной чести.
Никогда уже впредь
Нам не ведать таких похорон,
Даже если все вместе уйдём,
Даже если все вместе.

Заоконная слякоть
Приклеила листья к стенам.
Хор, звучащий всё глуше,
Осеннего тления сырость.
Снова хочется плакать,
Как в юности плакалось нам,
Словно идол разрушен,
И мы — поколение сирот.

Пенье скрипок — о ком это?
Слышно скрипенье иглы.
Листья стаей единой
Слетают с опущенных веток,
И душа — словно комната,
В сумерках тонут углы,
Но горит середина
Вечерним пронзительным светом.

(А.Городницкий)
Два пальца, вознесённых для креста,
Топор и кнут. В огне не сыщешь броду.
О, самозванство - странная мечта,
Приснившаяся некогда народу.

Отыскивая этому причину,
Я вижу вновь недолгую личину,
Народную беду и торжество,
Лжедмитрия бесславную кончину
И новое рождение его.

Что проку пеплом пушку заряжать,
Кричать с амвона, чуя смертный запах?
Сегодня ты им выстрелишь на запад -
Назавтра он воротится опять.

Под Тушино хмельную двинет рать,
Объявится с Болотниковым в Туле,
Чугунным кляпом в орудийном дуле
Застрянет, чтобы снова угрожать.

Не красоваться у Москва-реки
Боярским, соболями крытым шубам,
К палатам опустевшим мужики
Идут толпой с "невежеством и шумом".

И за верёвку дёргает звонарь.
И вызревает вновь нарыв на теле.
Дрожи, Москва, - грядёт мужицкий царь!
Ликуй, Москва, - он царь на самом деле!

Его казнят, и захлебнётся медь,
Но будут вновь по деревням мужчины
Младенцам песни дедовские петь
При свете догорающей лучины

И, на душу чужих не взяв грехов,
Всё выносить - и барщину, и плети,
Чтоб о Петре неубиенном третьем
Шептались вновь до первых петухов.

(А.Городницкий)
Луна над бездною немой
Горит, как дальнее окошко.
Смотрю назад, где за кормой
Кружится водяная крошка.

Там пенный след вскипает, крут,
На дне бездонного колодца,
А через несколько минут
Волна волной перечеркнётся.

С водою сдвинется вода,
Сотрёт затейливый рисунок,
Как будто вовсе никогда
Её не вспарывало судно.

Учёные немало лет
Гадают за закрытой дверью,
Как обнаружить этот след,
Чтоб лодку выследить, как зверя.

Среди беcкрайней синевы
Их ожидают неудачи,
Поскольку нет следа, увы,
И нет решения задачи.

И ты, плывущий меж светил,
Недолог на своей орбите,
Как белый след, что прочертил
По небосводу истребитель,

Как облаков холодный дым,
Что завивается, как вата,
Как струйка пенная воды,
Что называется "кильватер".

События недолгих лет
Мелькнут, как лента на экране,
И ты пройдёшь, как этот след
В невозмутимом океане.

(А.Городницкий)
Чёрт окаянный загнал нас сюда.
Небо краями закрыла вода.
Пляшут, как пьяные, в бухте суда
Однообразно и тупо.
Пляшет пространство за круглым окном.
В рубке бесстрастно стучит метроном.
Южною трассой — звено за звеном —
Утки летят с Итурупа.

Миг однократен, как тени в углу.
Кратер на кратер, скала на скалу,
Камень истратив себе в похвалу,
Бог понаставил не скупо.
Видишь — циклона растёт полоса.
Осень со склона стирает леса.
Что предрекло нам два этих часа?
Утки летят с Итурупа.

Серые тучи и облака мех.
Полон горючим, как танкер, стармех.
С помощью ручек уйти от помех
Пробует радиогруппа.
Иней морозный, вершины в снегу,
Враг неопознанный на берегу.
Поздно — тебя удержать не могу.
Утки летят с Итурупа.

Прянула стая и скрылась во мгле.
Капли, не тая, дрожат на стекле.
Тесно нам станет теперь на Земле.
Выпьем, — надеятся глупо.
Вряд ли надеждой тебя удивлю.
Якорь не держит — беда кораблю,
Голосом тем же не скажешь "Люблю", —
Утки летят с Итурупа.

Молодость наша летит над тобой,
Крыльями машет над бездной рябой.
Траурным маршем гремит нам отбой
Ветра неистовый рупор.
Празднуем тризну — уходит тепло,
Губы капризной улыбкой свело.
Кончено — время моё истекло:
Утки летят с Итурупа.