Александр ГородницкийПолный список песен Разные песни Река времён (1982) Легенда о доме. Берег (1984) Берег (1988) Легенда о доме. Полночное солнце (1990) Легенда о доме. Перелётные ангелы (1991) Около площади (1993) Легенда о доме. Остров Израиль (1995) Легенда о доме. Созвездие Рыбы (1995) Легенда о доме. Ледяное стремя (1997) Легенда о доме. Поэмы (1997) Как медь умела петь (1997) Давай поедем в Царское Село (1998) Легенда о доме. Имена вокзалов (1999) Снег / 1953-1961 (2001) В океане зима / 1962-1963 (2001) Над Канадой небо синее / 1963-1965 (2001) Друзья и враги / 1966-1970 (2001) Аэропорты 19 века / 1970-1972 (2001) Острова в океане / 1972-1977 (2001) Если иначе нельзя / 1977-1981 (2001) Спасибо, что петь разрешили / 1982-1984 (2001) Беженцы-листья / 1988-1994 (2001) Имена вокзалов / 1995-2000 (2001) Двадцать первый тревожный век / 2000-2003 (2003) Кане-Городницкий - Возвращение к прежним местам (2003) Стихотворения (2003) Легенда о доме. Родство по слову (2005) Уйти на судне (2005) Легенда о доме. Гадание по ладони (2005) Гадание по ладони (2007) Легенда о доме. Коломна (2008) Новая Голландия (2009) От Оренбурга до Петербурга (2009) Глобальное потепление (2012) Всё была весна (2013) Споём, ребята, вместе (2014) Давайте верить в чудеса (2015) Перезагрузка (2017) Книжечки на полке (2020) | ||||
Легенда о доме. Полночное солнце (1990)
Двадцать девятое ноября
(А.Городницкий) С утра горит свеча в моем пустом дому В честь матери моей печальной годовщины. Я, где бы ни бывал, неясно почему, Обычай этот чту - на то свои причины. Кончается ноябрь. Нет хуже этих дней - Тень снега и дождя летит на подоконник. Я вспоминаю мать, я думаю о ней, На огонек свечи смотрю, огнепоклонник. Он желт и синеват. Смотри и не дыши, Как льет неяркий свет в горенье беззаветном Прозрачная модель витающей души, Горячая струя, колеблемая ветром. Свечою тает день. В густеющем дыму Уходит город в ночь, как в шапке-невидимке. Недолгая свеча горит в моем дому, Как юное лицо на выгоревшем снимке. Беззвучный огонек дрожит передо мной, Веля припоминать полузабытый род свой И сердце бередить унылою виной Незнания корней и горечью сиротства. И в комнате сидеть понуро одному, Укрывшись от друзей, веселых и беспечных. До полночи свеча горит в моем дому И застывает воск, стекая на подсвечник. Ахматова
(А.Городницкий) Разжигать по утрам керосинки мерцающий свет, Жить на горькой Земле равнодушно, спокойно и долго И всегда обращаться к тому лишь, кого уже нет, С Царскосельской дорожки, из Фонтанного мертвого дома. Пить без сахара чай, слушать шум заоконной листвы В коммунальных квартирах, где свары кухонные грубы, И смотреть на живущих - как будто поверх головы, Обращаясь к ушедшим, целуя холодные губы. Взгляды в спину косые, по-нищенски скудный обед. Непрозрачная бездна гудит за дверною цепочкой. И берет бандероль, и письма не приносит в ответ Чернокрылого ангела странная авиапочта. Блудный сын
(А.Городницкий) Не увязать причин и следствий, Не став голодным и босым. Еще отцовское наследство Проматывает блудный сын. Еще сидит меж женщин грубых, Чья кожа юная свежа, Одну из них целуя в губы, Другую - за руку держа. Сияет день по всей округе. Не оскудел вином сосуд, И виноград лиловый слуги На серебре ему несут. Играет кровь в румяном теле, Зовут далекие места. Еще его не одолели Раскаянье и нищета. Он юн и глуп еще, и все же Он интересен мне таким, Пока грехов любовных ложе Его возносит словно дым, Пока он не припал, увечен, К отцовской высохшей ноге, И тонкие пылают свечи На непочатом пироге. Питер Брейгель
(А.Городницкий) О чем он думал, Питер Брейгель, Какими образами бредил, Когда изобразил Христа На фоне северной равнины, Сгибающим худую спину Под перекладиной креста? Фламандские вокруг пейзажи, - Взгляните на одежды стражи, На эти мельницы вдали! Еще один виток дороги, И он, взойдя на холм пологий, Увидит в море корабли. Еще не бог он. На мольберте Он человек еще, и смертен, И явно выглядит чужим В долине этой, в этом веке, Где стужа сковывает реки И над домами вьется дым. Светало. Около отлива Кричала чайка хлопотливо. Тяжелый дождь стучал в окно. О чем он думал, Младший Питер, Когда лицо устало вытер, Закончив это полотно? О чем он думал, старый мастер? В ночном порту скрипели снасти, Холодный ветер гнал волну. Об одиночестве пророка, Явившегося позже срока, Попавшего не в ту страну? Толпа в предчувствии потехи. Мерцают золотом доспехи, Ладони тянет нищета. Окрестность - в ожиданье снега, И туча провисает с неба, И над Голгофой - пустота. В старинном соборе
(А.Городницкий) В старинном соборе играет орган Среди суеты Лиссабона. Тяжёлое солнце, садясь в океан, Горит за оградой собора. Романского стиля скупые черты, Тепло уходящего лета. О чём, чужеземец, задумался ты В потоке вечернего света? О чём загрустила недолгая плоть Под каменной этой стеною, - О счастье, которого не дал Господь? О жизни, что вся за спиною? Скопление чаек кружит, как пурга, Над берега пёстрою лентой. В старинном соборе играет орган На самом краю континента, Где нищий, в лиловой таящийся мгле, Склонился у входа убого. Не вечно присутствие нас на Земле, Но вечно присутствие Бога. Звенит под ногою коричневый лист, Зелёный и юный вчера лишь. Я так сожалею, что я атеист, - Уже ничего не исправишь. Герой и автор
(А.Городницкий) Учебники нас приучают с детства, Что несовместны гений и злодейство, Но приглядитесь к пушкинским стихам: Кто автор - Моцарт или же Сальери? И Моцарт и Сальери - в равной мере, А может быть, в неравной, - знать не нам. Определить непросто нам порою Соотношенье автора с героем, - С самим собой возможен диалог. И Медный Всадник скачет, и Евгений По улице бежит, и грустный гений Мицкевича все видят между строк. Из тьмы полночной возникают лица. Изображенье зыбкое двоится. Коптит лампада, и перо дрожит. Кто больше прав перед судьбою хитрой - Угрюмый царь Борис или Димитрий, Что мнением народным дорожит? Не просто всё в подлунном этом мире. В нем мало знать, что дважды два - четыре, В нем спутаны коварство и любовь. Немного проку в вырванной цитате, - Внимательно поэта прочитайте И, жизнь прожив, перечитайте вновь. Гробница Камоэнса
(А.Городницкий) У края католической земли, Под арками затейливого свода, Спят герцоги и вице-короли, Да Гама и Камоэнс - спят у входа. Луч в витраже зажегся и погас. Течение реки неумолимо. Спит Мануэль, оставивший для нас Неповторимый стиль "Мануэлино". Король, он в крепостях своей страны Об Индии далекой думал страстно, Его гробницу черные слоны Несут сквозь время, как через пространство. Рожденные для чести и войны, Подняв гербы исчезнувшего рода, Спят рыцари у каменной стены, Да Гама и Камоэнс - спят у входа. Придав убранству корабельный вид, Сплетаются орнаменты, как тросы. Спят под скупыми надписями плит Торговцы, конкистадоры, матросы. Неведомой доверившись судьбе, Чужих морей пригубив злые вина, Полмира отвели они себе, Испании - другая половина. Художников не брали в океан, Но нет предела дерзостному глазу: Сплетения бамбука и лиан, Зверей и птиц, не виданных ни разу, Они ваяли, на руку легки, Все в камень воплотив благоговейно, О чем им толковали моряки За кружкой лисбоанского портвейна. Встает и снова падает заря. Меняются правители и мода. Священники лежат у алтаря, Да Гама и Камоэнс - спят у входа. Окно полуоткрыто. Рядом с ним Плывут суда за стенами собора. Их бережет Святой Иероним, Высокий покровитель Лиссабона. Сверкает океанская вода, Серебряные вспыхивают пятна. И мы по ней отправимся туда, Откуда не воротишься обратно. Но долго, пробуждаясь по утрам И глядя в рассветающую темень, Я буду помнить странный этот храм Со стеблями таинственных растений, Где каждому по истинной цене Места посмертно отвела природа: Властитель и епископ - в глубине, Поэт и мореплаватель - у входа. Два Гоголя
(А.Городницкий) Два Гоголя соседствуют в Москве. Один над облаками дымной гари Стоит победоносно на бульваре, И план романов новых в голове. Другой неподалёку за углом, Набросив шаль старушечью на плечи, Сутулился, душою искалечен, Больною птицей прячась под крылом. Переселён он с площади за дом, Где в тяжких муках уходил от мира, И гость столицы, пробегая мимо, Его заметит, видимо, с трудом. Два Гоголя соседствуют в Москве, Похожи и как будто непохожи. От одного — мороз дерет по коже, Другой — сияет бронзой в синеве. Толпой народ выходит из кино, А эти две несхожие скульптуры — Два облика одной литературы, Которым вместе слиться не дано. Дорога
(А.Городницкий) Солнце в холодную село воду, В небе лучом полыхнув зеленым. Человечество делится на скотоводов И земледельцев. В делении оном, Неприменимом в двадцатом веке, Осталась верной первооснова, Коренящаяся в самом человеке, А не в способе добыванья съестного. Ты это все вспоминаешь в душной Комнате тусклой порой вечерней. В теле твоем законопослушном Неопрятный ворочается кочевник, Не отличающий оста от веста, Но ненавидящий прочные стены, Надеющийся переменой места Осуществить в себе перемены. Прочь же поскачем, в дыму и гаме, Не доверяя земле вчерашней! Пастбище, вытоптанное ногами Сотен животных, не станет пашней. Где остановимся? Что засеем? Чем успокоим хмельные души? Вслед за Колумбом и Моисеем, Вскачь и пешком, по воде и суше. Женщины этой ночное ложе, Дом твой, вместилище скушных бедствий, - Что бы ни выбрал ты, выбор ложен, - Первопричина открытий - в бегстве. Душа
(А.Городницкий) В безвременье ночном покой души глубок - Ни мыслей о судьбе, ни тени сновиденья. Быть может, небеса на темный этот срок Берут ее к себе, как в камеру храненья. Когда же новый день затеплится в окне И зяблик за стеклом усядется на ветку, Ее вернут опять при пробужденьи мне, Почистив и помыв, - не перепутать метку! Душа опять с тобой, и завтрак на столе, А прожитая ночь - ее совсем не жаль нам. Мороз нарисовал узоры на стекле. Безветрие, и дым восходит вертикально. Но горько понимать, что ты летишь, как дым, Что весь окрестный мир - подобие картинки И все, что ты считал с рождения своим, Лишь взято напрокат, как лыжные ботинки. Что сам ты - неживой - кассетник без кассет, И грош цена твоей привязанности к дому. Что ошибутся там, устав за много лет, И жизнь твою возьмут, и отдадут другому. Кюхельбекер
(А.Городницкий) Когда б я вздумал сеять хлеб И поучать других при этом, Я был бы, видимо, нелеп, Как Кюхельбекер с пистолетом. Ах, эти ночи над Невой И к рифме сладкое влеченье, Азарт атаки штыковой И безысходность заточенья! Превозмогая боль и страх, Сырой овчиной руки грея, В чужом тулупе, в кандалах, Был так похож он на еврея, Когда оброс и исхудал, Что Пушкин в тёмном помещенье Его при встрече не узнал И отвернулся с отвращеньем. Судьба сказала: "Выбирай!" И поменял любовник пылкий Прибалтики цветущий край На тяготы Сибирской ссылки, Чтобы среди чужих степей, Свой быт уподобляя плачу, Былых оплакивать друзей И Якубовича в придачу. Когда, касаясь сложных тем, Я обращаюсь к прошлым летам, О нем я думаю, затем Что стал он истинным поэтом. Что, жизнь окончив на щите, Душою по-немецки странен, Он принял смерть — как россиянин: В глуши, в неволе, в нищете. Монолог Моисея
(А.Городницкий) Прегрешенья наши, Господи, прости нам. Пусть никто не обвинит меня в тиранстве. Сорок лет вожу народ я по пустыне, Чтобы вымерли родившиеся в рабстве. Про жестокий им назначенный экзамен Знают путники бредущие едва ли, Эти женщины с бездонными глазами И мужчины, что оковы разбивали. Тот, в ком с детства кровь от страха в жилах стынет, Недостоин жить при равенстве и братстве. Сорок лет вожу народ я по пустыне, Чтобы вымерли родившиеся в рабстве. Вот идут они, словам моим поверя, Позабыв о униженьях и напастях, Но нельзя войти в сияющие двери С синяками от колодок на запястьях. Все возможно только средствами простыми. Мы в самих себе не в силах разобраться. Сорок лет вожу народ я по пустыне, Чтобы вымерли родившиеся в рабстве. След причудливый за нами вьется гибко. Звон бубенчиков и топот караванный. Тем, кто вышел вслед за мною из Египта, Не добраться до Земли Обетованной. Схоронив своих мужей в песке постылом, Плачут вдовы в белом траурном убранстве. Сорок лет вожу народ я по пустыне, Чтобы вымерли родившиеся в рабстве. Треплет ветер их убогую одежду. Солнце гневное восходит на Востоке. Я внушаю им покорность и надежду И считаю им отпущенные сроки. Бурдюки с водой становятся пустыми. Серый коршун растворяется в пространстве. Сорок лет вожу народ я по пустыне, Чтобы вымерли родившиеся в рабстве. Скоро смерть в свои холодные объятья И мое возьмет измученное тело, Но не должен прежде срока умирать я, Не закончив мне порученное дело. И покуда не скончается последний, Буду я водить народ мой по барханам. В царство светлое войдет его наследник, Лишь родителя увидев бездыханным. Мне на посох все труднее опираться. Бог всевидящий, меня не слышишь разве? Чтобы вымерли родившиеся в рабстве, Чтобы вымерли родившиеся в рабстве! На даче
(А.Городницкий) Мы снова на даче. Шиповник растет на опушке, Где прячутся в травах грибы, что зовутся свинушки. Прогулки вечерние и разговор перед сном О первенстве мира по шахматам или погоде, Опилки в канаве, кудрявый салат в огороде И шум электрички за настежь раскрытым окном. Сосед мой - историк. Прижав свое чуткое ухо К минувшей эпохе, он пишет бесстрастно и сухо Про быт декабристов и вольную в прошлом печать. Дрожание рельса о поезде дальнем расскажет И может его предсказать наперед, но нельзя же, Под поезд попав, эту раннюю дрожь изучать! Сосед не согласен - он ищет в минувшем ошибки, Читает весь день и ночами стучит на машинке, И, переместившись на пару столетий назад, Он пишет о сложности левых влияний и правых, О князе Щербатове, гневно бичующем нравы, О Павле, которого свой же убил аппарат. Уставший от фондов и дружеских частых застолий, Из русской истории сотню он знает историй Не только печальных, но даже порою смешных. Кончается лето. Идет самолет на посадку. Хозяйка кладет огурцы в деревянную кадку. Сигнал пионерский за дальнею рощей затих. Историк упорен. Он скрытые ищет истоки Деяний царей и народных смятений жестоких. Мы позднею ночью сидим за бутылкой вина. Над домом и садом вращается звездная сфера, И, встав из-за леса, мерцает в тумане Венера, Как орденский знак на портрете у Карамзина. Песни западных славян
(А.Городницкий) Песни западных славян Не поют сегодня боле. В них тоска сиротской доли И в мужья нелюбый дан. В них ведется бедам счет, Словно яхонтам в шкатулке. Мать-старушку режут турки, По березе кровь течет. Песни западных славян - Ни надежды, ни просвета. Иссушит колосья лето, И юнак умрет от ран. Молодой душе пропасть В поле боя опустелом. Волк наелся белым телом, Ворон крови попил всласть. Песни западных славян Нетипичны для Европы, - В них голодный слышен ропот, Черный стелется туман. Их лесной дремучий бог Христианством лишь затронут. Так речной не скроет омут Тонкий временный ледок. В песнях западных славян Нет струны любовной тонкой, - Рубят надвое ребенка, Полонянок гонит хан, Убивает сын отца, Манит глупых небылица... Не поют, а песня длится, И не видно ей конца. Петербург
(А.Городницкий) Кем вписан он в гранит и мох, Рисунок улиц Ленинградских, На перепутье двух эпох, Бессмысленных и азиатских? Насильно Русь привёл сюда Разочарованный в Востоке Самодержавный государь, Сентиментальный и жестокий. Здесь, первый выплавив металл, Одев гранитом бастионы, Он об Италии мечтал, О звонкой славе Альбиона. Не зря судьба переплела Над хмурой Невскою протокой Соборов Римских купола, Лепное золото барокко. И меж аллей, где тишина Порхает легкокрылым Фебом, Античных статуй белизна Сливается с полночным небом. Прости же, Англия, прости И ты, Италия седая! Не там Владимир нас крестил — Был прав безумный Чаадаев. Но, утомлённые Москвой, Купив билет на поезд скорый, С какой-то странною тоской Мы приезжаем в этот город. И там, где скользкие торцы Одела влажная завеса, В молчанье смотрим на дворцы, Как скиф на храмы Херсонеса. Шумит Москва, Четвёртый Рим, Грядущей Азии мессия, А Петербург — неповторим, Как Европейская Россия. Петровская галерея
(А.Городницкий) Начало просвещения в России, - На белом фоне крест небесно-синий, Балтийским ветром полны паруса. Еще свободны гавани для флота, На острове Васильевском - болота, За Волгою не тронуты леса. Начало просвещения в России. Ученый немец, тощий и спесивый, Спешит в Москву, наживою влеком. Надел камзол боярин краснорожий. Художник Аргунов - портрет вельможи, - Медвежья шерсть торчит под париком. Начало просвещения в России, - Реформы, о которых не просили, Наследника по-детски пухлый рот, Безумие фантазии петровской, Восточная неряшливая роскошь, Боровиковский, Рокотов, Гроот. Встал на дыбы чугунный конь рысистый. История империи Российской Пока еще брошюра, а не том, Все осмотреть готовые сначала, Мы выйти не торопимся из зала, - Мы знаем, что последует потом. Причин потусторонних не ищите
(А.Городницкий) Причин потусторонних не ищите. Уже Сальери держит яд в горсти. И если Рим нуждается в защите Гусей, - его, как видно, не спасти. Все наперед записано в анналы, И лунный диск уменьшился на треть. Но Моцарт жив, и отступают галлы, И не сегодня Риму умереть. Любой полет - лишь элемент паденья. Когда кругом обложит вас беда, Не стоит покоряться Провиденью. Исчезнет все, но вот вопрос - когда? Не надо рвать в отчаянье одежду - Искусство в том, чтоб не терять лица. Благословим случайность и надежду И будем защищаться до конца! Рембрандт
(А.Городницкий) В доме холодно, пусто и сыро. Дождь и вечер стучат о порог. Возвращение Блудного Сына Пишет Рембрандт. Кончается срок. Сын стоит на коленях, калека, Измождённых не чувствуя ног, Голова — как у бритого зека, — Ты откуда вернулся, сынок? Затерялись дороги во мраке. За спиною не видно ни зги. Что оставил ты сзади — бараки? Непролазные дебри тайги? Кто глаза твои сделал пустыми, — Развратители или война? Или зной Иудейской пустыни Всё лицо твоё сжёг дочерна? Не слышны приглушённые звуки. На холсте и в округе темно, — Лишь отца освещённые руки Да лица световое пятно. Не вернуться. Живём по-другому. Не округла, как прежде, Земля. Разрушение отчего дома — Как сожжение корабля. Запустение, тьма, паутина, Шорох капель и чаячий крик, И предсмертную пишет картину Одинокий и скорбный старик. Санчо Панса
(А.Городницкий) Низкий лоб платком замотан. Небо в утреннем дыму. Почему за Дон Кихотом Едет Санчо? Почему? Что влечет его - нажива, Скудной жизни вопреки? Не до жиру - быть бы живу, Вся нажива - тумаки. Плачет пашня по работам. Пусто в брошенном дому. Почему за Дон Кихотом Едет Санчо? Почему? Волоча худые ноги, Мимо рощ и мимо сел Конь плетется по дороге, И трусит за ним осел. Гаснет вечер над болотом, Солнце кануло во тьму. Почему за Дон Кихотом Едет Санчо? Почему? Что сулит ему удачи За туманным рубежом? Что отыскивает зрячий В ослеплении чужом? Пыль и дождь чеканят лица. В океан бежит вода. Рыцарь может исцелиться, Санчо Панса - никогда. И когда за ближней далью Тихий грянет благовест И уляжется идальго Под простой тесовый крест, На осла он влезет грузно, По-крестьянски, не спеша, И заноет странной грустью Беспечальная душа. Улисс
(А.Городницкий) Скажи, Улисс, о чем поют сирены? Чем песня их пьянящая манит, Когда штормит и струи белой пены Секут волну, как кварц сечет гранит? Когда над мачтой, наклоненной низко, Струится тучи сумеречный дым И снова Понт становится Эвксинский И негостеприимным, и седым? В чем этих песен тягостная мука? Когда гремит норд-ост, начав с низов, Я слышу их неодолимый зов, Подобный колебаньям инфразвука. Не потому ль мы покидаем быт свой, В желаниях и чувствах не вольны, И гонит нас слепое любопытство Навстречу пенью утренней волны? Не потому ли, озарив окрестность, В неведомую веру обратив, Морочит душу этот неизвестный, В тысячелетья канувший мотив? Так, изогнувшись хищно и горбато, Фарфор атоллов, акварель лагун Крушит волна, рожденная когда-то На противоположном берегу. Глухая ночь. Предельный угол крена. Куда плывем погоде вопреки? Скажи, Улисс, о чем поют сирены? Хотя бы смысл, хотя бы часть строки? Шалея от отчаянного страха
(А.Городницкий) Шалея от отчаянного страха, Непримиримой правдою горя, Юродивый на шее рвал рубаху И обличал на площади царя. В стране, живущей среди войн и сыска, Где кто берет на горло, тот и нов, Так родилась в поэзии российской Преславная плеяда крикунов. Но слуховое впечатленье ложно. Поэзия не факел, а свеча, И слишком долго верить невозможно Тому, кто поучать привык, крича. Извечно время - слушатель великий. Столетие проходит или два, И в памяти людской стихают крики И оживают тихие слова. Элегия (А.Городницкий) Сентябрь сколачивает стаи И первый лист звенит у ног... Извечна истина простая: Свободен - значит, одинок. Мечтая о свободе годы Не замечаем мы того Что нашей собственной свободы Боимся более всего. И на растерянные лица Куда нам жизни деть свои Крылом спасительным ложится Власть государства и семьи. В углу за снятою иконой Вся в паутине пустота Свободен - значит, вне закона. Как эта истина проста! Входная дверь гремит как выстрел В моем пустеющем дому Так жить нам вместе словно листьям А падать вниз по одному |