Булат Окуджава - Разные песни - полная дискография, все тексты песен с аккордами для гитары.

Accords's main page  |  LINKS my Best OFF  |  Feedback and suggestions

Булат Окуджава


Полный список песен
Разные песни
Песни и стихи о войне (1985)
Музыка арбатского двора (2003)
Когда Опустеет Париж (2003)
До свидания, мальчики (2004)
Пожелание друзьям (2004)
Часовые любви (2004)
Записи "Le Chant du Monde" 1968 и "Мелодия" 1976 (2018)
Записи фирмы "Мелодия" 1979 (2018)
Записи фирмы "Мелодия" 1986 (2018)
Студийные и концертные записи 1961–1995 (2018)
Записи студии МХАТ 1984–1986 (2018)
Концертные записи 1960–1993 (2018)
Песни из мюзикла "Золотой ключик" 1975–1988 (2018)

Булат Окуджава - Разные песни - тексты песен, аккорды для гитары

Разные песни


  1. Автопародия на несуществующие стихи
  2. Александр Сергеевич
  3. Баллада о Донкихотах
  4. Баллада о Неве
  5. Благородные жены безумных поэтов...
  6. Божественная Суббота...
  7. Божественный переулок
  8. Город Николаев, фарфоровый завод
  9. В нашей жизни, прекрасной но странной...
  10. Взяться за руки не я ли призывал вас, господа...
  11. Власть — администрация, а не божество...
  12. Вот комната эта - храни ее Бог...
  13. Всё забуду про тревогу...
  14. Встреча
  15. Вся земля, вся планета - сплошное туда...
  16. Гомон площади Петровской...
  17. Гоп со смыком
  18. Горькая, ненужная обнова
  19. Два великих слова
  20. Два кузнечика зеленых в траве, насупившись, сидят...
  21. Две женщины плакали горько...
  22. Державин
  23. Десять тысяч дорог, и тревог, и морок пережить...
  24. Дом на Мойке
  25. Друзья, не надейтесь на чудо...
  26. Душевный разговор с генералами
  27. Есть "да" и "нет". И не шутя...
  28. Заехал к маме - умерла...
  29. Записка Белле
  30. Земля изрыта вкривь и вкось...
  31. Играючи, дурачась, гогоча
  32. Из Австралии Лева в Москву прилетел...
  33. Из фронтового дневника
  34. К старости косточки стали болеть...
  35. Кавалергардская весёлая
  36. Как мне нравится по Пятницкой в машине проезжать...
  37. Как научиться рисовать
  38. Как я сидел в кресле царя
  39. Лефоше
  40. Краткая автобиография
  41. Летняя бабочка вдруг закружилась над лампой полночной...
  42. Личное дело
  43. Мне не в радость этот номер...
  44. Мнение пана Ольбрыхского
  45. Мой сын, твой отец - лежебока и плут...
  46. Монолог гончара
  47. Мы под Колпином скопом стоим
  48. На краю стоит избушка
  49. На одном клетка попугай сидит
  50. На странную музыку сумрак горазд...
  51. На углу у гастронома...
  52. Нацеленный глаз одинокого лося...
  53. Нашему дикому обществу нужен тиран во главе...
  54. Не обязательны пуля и кнут...
  55. Новая Англия. Старая песенка. Дождь...
  56. Ну что, генералиссимус прекрасный...
  57. Отчего ты печален, художник...
  58. Памяти брата моего Гиви
  59. Перед телевизором
  60. Песенка народного депутата
  61. Песенка о художнике Пиросмани
  62. Песенка разрушителей Арбата
  63. Песня о голубом шарике
  64. Письмо Антокольскому
  65. Письмо Олегу Чухонцеву
  66. Под Мамонтовкой жгут костры...
  67. Я умел не обольщаться...
  68. Почему мы исчезаем...
  69. Разговор с попом
  70. Почему я в этом доме...
  71. Поэтов травили, ловили...
  72. Прикатить на берег крымский и на Турцию глядеть...
  73. Письмо приносит письмоносец...
  74. Пророк
  75. Я поеду в электричке общим классом
  76. Разве лев - царь зверей...
  77. Размышления возле дома, где жил Тициан Табидзе
  78. Я дачу попросил у Мосгорисполкома
  79. С последней каланчи, в Сокольниках стоящей...
  80. Сестра моя прекрасная, Натела...
  81. Славная компания... Что же мне решить...
  82. Сталин Пушкина листал...
  83. Старый лев в передвижном зверинце
  84. Старый романс
  85. Стихи о 45-ом годе
  86. Стихи о голубом цвете
  87. Стихи об озорстве
  88. Стоит задремать немного...
  89. Строка из старого стиха слывет ненастоящей...
  90. Счастливчик Пушкин
  91. Тула славится пряниками
  92. Рай
  93. Убили моего отца...
  94. Умереть — тоже надо уметь...
  95. Хочу воскресить своих предков...
  96. Чувство меры и чувство ответственности...
  97. Чувство собственного достоинства...
  98. Чувствую: пора прощаться...
  99. Эта женщина такая...
  100. Эта комната
  101. Старый причал


Автопародия на несуществующие стихи
(Б.Окуджава)
Мы убили комара. Не в бою, не на охоте,
А в домашней обстановке, в будний вечер. Видит Бог,
Мы не крадучись его, а когда он был в полете...
Мы его предупреждали - он советом пренебрег.

Незадолго перед тем дождь пошел холодный, мелкий.
За стеной сосед бранился. Почему-то свет мигал.
За окном гремел трамвай. Глухо звякали тарелки.
Диктор телевизионный катастрофами пугал.

Расхотелось говорить. Что-то вспомнилось дурное,
Так, какая-то обида, горечи неясный след...
В довершенье ко всему меж окошком и стеною
Вдруг мелькнул как дуновенье комариный силуэт.

Мы убили комара. Кто-то крикнул: "Нет покоя!
Неужели эта мерзость залетела со двора!
Здесь село или Москва?" И несметною толпою
Навалились, смяли... В общем, мы убили комара.

Мы убили комара. Он погиб в неравной схватке -
Корень наших злоключений, наш нарушивший покой...
На ладони у меня он лежал, поджавши лапки,
По одежке - деревенский, по повадкам - городской.

Мы убили комара. Но представьте, тот же мелкий,
Частый дождичек осенний затянуться обещал.
За окном гремел трамвай. Глухо звякали тарелки.
Диктор телевизионный что-то мрачное вещал.


Александр Сергеевич
(Б.Окуджава)
Не представляю Пушкина без падающего снега,  
Бронзового Пушкина, что в плащ укрыт.  
Когда снежинки белые посыплются с неба,  
Мне кажется, что бронза тихо звенит. 

Не представляю родины без этого звона.  
В сердце ее он успел врасти,  
Как его поношенный сюртук зеленый,  
Железная трость и перо - в горсти. 

Звени, звени, бронза. Вот так и согреешься.  
Падайте, снежинки, на плечи ему...  
У тех - все утехи, у этих - все зрелища,  
А Александра Сергеича ждут в том дому.

И пока, на славу устав надеяться,  
Мы к благополучию ползём нелегко,  
Там гулять готовятся господа гвардейцы,  
И к столу скликает "Вдова Клико", 

Там напропалую, как перед всем светом,  
Как перед любовью - всегда правы...  
Что ж мы осторожничаем? Мудрость не в этом.  
Со своим веком можно ль на "вы"? 

По Пушкинской площади плещут страсти, 
Трамвайные жаворонки, грех и смех...  
Да не суетитесь вы! Не в этом счастье...  
Александр Сергеич помнит про всех.


Баллада о Донкихотах
(Б.Окуджава)
У Москвы у реки, в переулке Глубоком, 
Дульцинеи взирают из окон, — 
Ждут, когда возвратятся с работы 
Донкихоты,

И на синем огне из веселой крупы 
Сочиняют супы. 
Их немного состарило время — века и заботы, 
Но... Идут донкихоты.

Вот они поднимаются постепенно 
На свои этажи, на свои чердаки, 
и гремят каблуки по ступеням, 
и поют соловьями звонки.

Дульцинея, встречай! Вот он входит усталым шагом 
С краснопресненскими ландышами в руке, 
Не в доспехах и не со шпагой, 
А в рабочем своем пиджаке. 

Дульцинея, а помнишь своего Дон Кихота 
В минувшие года?
Дульцинея, а помнишь: уходила пехота 
Неведомо куда, 

Где того и гляди 
Встретит смерть на пути, 
Стукнет пуля в висок 
Наискосок, 
И смолкнет скучный ее голосок...

А рыцарский скарб — по музеям весь: 
Стали музеям мечи ценнее, 
Но гранату за пояс, винтовку наперевес 
И "Ты не плачь, я вернусь, Дульцинея!" 

Ах, соседи едва придержали смешок,
В день его возвращенья.
Он принёс Дульцинее пустой вещмешок,
И небритой щеки своей прикосновенье.

Да, живут донкихоты! 
Я касаюсь в толпе их руки. 
Да, я слышу — с рассветом 
Гремят каблуки вдоль реки. 

Да, взирают из окон, да, глядят, 
Как над городом вечер синеет нежданный... 
В переулке Глубоком, как столетья назад, 
Дульцинеи жаждут свиданий.


Баллада о Неве
(Б.Окуджава)
Нева Петровна, возле вас - все львы.
Они вас охраняют молчаливо.
Я с женщинами не бывал счастливым,
Вы - первая. Я чувствую, что - вы.

Послушайте, не ускоряйте бег,
Банальным славословьем вас не трону:
Ведь я не экскурсант, Нева Петровна,
Я просто одинокий человек.

Мы снова рядом. Как я к вам привык!
Я всматриваюсь в ваших глаз глубины.
Я знаю: вас великие любили,
А вы не разбирались, кто велик.

Бывало, вы идете на проспект,
Не всматриваясь в титулы и званья,
А мраморные львы - рысцой за вами
И ваших глаз запоминают цвет.

И я, бывало, к тем глазам нагнусь
И отражусь в их океане синем
Таким влюблённым, ласковым и сильным...
Так отчего, скажите, ваша грусть?

Неужто не полна моя любовь
А помните, такому не стереться
Я падаю возле вас и знамя к сердцу
И кровь моя впитала вашу кровь.

Пусть говорят, что прошлое не в счет.
Но волны набегают, берег точат,
И ваше платье цвета белой ночи
Мне третий век забыться не дает.


Благородные жены безумных поэтов...
(Б.Окуджава)
Благородные жены безумных поэтов,  
От совсем молодых до старух,  
Героини поэм, и молвы, и куплетов,  
Обжигающих сердце и слух.  

Вы провидицы яви, рожденной в подушках,  
Провозвестницы света в ночи,  
Ваши туфельки стоптаны на побегушках...  
Вы и мужнины, вы и ничьи.  

Благородные жены поэтов безумных,  
Всё мотаетесь вы, семеня  
В коридорах судьбы, бестолковых и шумных,  
В ожидании лучшего дня!  

И распахнуты крылья любви вековые,  
И до чуда рукою подать,  
Но у судеб финалы всегда роковые,  
И соперницы чуду под стать.  

Благородных поэтов безумные жены,  
Не зарекшись от тьмы и сумы,  
Ваши души сияют, как факел зажженный,  
Под которым блаженствуем мы.  

В этом мире, изученном нами и старом,  
Что ж мы видим, спадая с лица?  
Как уродец, согретый божественным даром,  
Согревает и ваши сердца.  

Но каким бы он в жизни ни слыл безобразным,  
Слышим мы из угла своего,  
Как молитвы возносите вы ежечасно  
За ничтожное тело его.  

И когда он своею трепещущей ручкой  
По бумаге проводит пером,  
Слышу я: колокольчик гремит однозвучный  
На житейском просторе моем.


Божественная Суббота
(Б.Окуджава)
Божественной субботы
Хлебнули мы глоток.
От празднеств и работы
Закрылись на замок.
Ни суетная дама,
Ни улиц мельтешня
Нас не коснутся, Зяма,
До середины дня.

Как сладко мы курили!
Как будто в первый раз
На этом свете жили,
И он сиял для нас.
Еще придут заботы,
Но главное в другом:
Божественной субботы
Нам терпкий вкус знаком!

Уже пророчит старость
Свой неизменный суд.
А много ль нам досталось
За жизнь таких минут?
На пышном карнавале
Торжественных невзгод
Мы что-то не встречали
Божественных суббот

Пируй, мой друг сердечный,
Сдаваться не спеши,
Пока течет он грешный,
Неспешный пир души.
Дыши, мой друг, свободой...
Кто знает, сколько раз
Еще такой субботой
Наш век одарит нас.


Божественный переулок
(Б.Окуджава)
Переулок Божественным
Наречён для чего?
Чтобы слогом торжественным
Возвеличить его?

Для того, чтоб из вымысла
На московскую твердь
Как волной его вынесло
Посиять, пошуметь?

Видно, прозвище прежнее
Без опоры в судьбе:
Так, пустое, небрежное,
Ни тебе - ни себе.

Видно, прежнее прозвище -
Как чужак меж людьми:
У него не допросишься
Ни воды, ни любви...

А в сегодняшнем имени
Есть сиянье из тьмы,
Что-то доброе, сильное,
Что утратили мы.

Просто есть в нем для города
Не на год, не на час
Вековечное, гордое,
Словно это про нас.


Город Николаев, фарфоровый завод
(Народная)
           Bm       F         Bm
Город Николаев, фарфоровый завод,
 C#                    G#             C# F
Там живёт девчоночка двадцать первый год

      D#m       Bm       F         Bm
   C вами, мальчишки, с вами пропадешь,
      D#m       Bm        F          Bm
   С вами, негодяями, на каторгу пойдешь...

Захожу в дворянскую, сажуся я за стол
Снимаю фуражеску, кладу её на стол

   C вами, мальчишки, с вами пропадешь,
   С вами, негодяями, на каторгу пойдешь...

А я тебя спрашиваю, что мы будем пить
А ты мне говоришь, что голова болить

   C вами, мальчишки, с вами пропадешь,
   С вами, негодяями, на каторгу пойдешь...

А я у тебе не спрашиваю, что у тебе болит
А я тебя спрашиваю, что мы будем пить

   C вами, мальчишки, с вами пропадешь,
   С вами, негодяями, на каторгу пойдешь...

А по чисту полю девчоночка идет,
А та девчоночка ребеночка несет.

   C вами, мальчишки, с вами пропадешь,
   С вами, негодяями, на каторгу пойдешь...

А тому ребёночку месяц лишь второй,
И он её спрашивает: А кто тут папаша мой?

   C вами, мальчишки, с вами пропадешь,
   С вами, негодяями, на каторгу пойдешь...


В нашей жизни, прекрасной но странной...
(Б.Окуджава)
В нашей жизни, прекрасной но странной,
И короткой, как росчерк пера,
Над дымящейся свежею раной
Призадуматься, право, пора.

Призадуматься и присмотреться,
Поразмыслить, покуда живой,
Что там кроется в сумерках сердца,
В самой черной его кладовой.

Пусть твердят, что дела твои плохи,
Но пора научиться, пора
Не вымаливать жалкие крохи
Милосердия, правды, добра.

И пред ликом суровой эпохи,
Что по-своему тоже права,
Не выжуливать жалкие крохи,
А творить, засучив рукава.


Взяться за руки не я ли призывал вас, господа...
(Б.Окуджава)
Взяться за руки не я ли призывал вас, господа?
Отчего же вы не вслушались в слова мои, когда
Кто-то властный наши души друг от друга уводил?
Чем же я вам не потрафил? Чем я вам не угодил?


Власть — администрация, а не божество...
(Б.Окуджава)
Власть — администрация, а не божество.  
Мы же все воспитывались в поклоненьи власти.  
В этом был наш стимул, в этом было счастье...  
Вот мы и холопствуем все до одного.  

Рабствуем, усердствуем, спины гнем в дугу —  
Страстотерпцы, праведники, воры, прохиндеи,  
Западники, почвенники, добрые, злодеи,  
Бездари, талантливые... Больше не могу!


Вот комната эта - храни ее Бог...
(Б.Окуджава)
Вот комната эта - храни ее Бог -
Мой дом, мою крепость и волю.
Четыре стены, потолок и порог,
И тень моя с хлебом и солью.

И в комнате этой ночною порой
Я к жизни иной прикасаюсь.
Но в комнате этой, отнюдь не герой,
Я плачу, молюсь и спасаюсь.

В ней все соразмерно желаньям моим -
То облик берлоги, то храма, -
В ней жизнь моя тает, густая как дым,
Короткая как телеграмма.

Пока вы возносите небу хвалу,
Пока укоряете время,
Меня приглашает фортуна к столу
Нести свое тяжкое бремя.

Покуда по свету разносит молва,
Что будто я зло низвергаю,
Я просто слагаю слова и слова
И чувства свои излагаю.

Судьба и перо, по бумаге шурша,
Стараются, лезут из кожи.
Растрачены силы, сгорает душа,
А там, за окошком, все то же.


Всё забуду про тревогу...
(Б.Окуджава)
Всё забуду про тревогу,
Про пожары и про лед.
Все припомню понемногу,
Когда времечко придет.

Все оставлю за порогом,
Чтоб резвиться без забот.
Все сойдется в доме строгом,
Когда времечко придет.

Все, что, кажется, бесплодно
Разбазаривали мы,
Когда времени угодно,
Вдруг проявится из тьмы.

Никому уже не вычесть
Из реестра своего
Пусть ничтожных тех количеств,
Что пришлись на жизнь его.

Пусть, хоть много или мало,
Составляющих судьбу,
Без которых не пристало
Место занимать в гробу.


Встреча
(Б.Окуджава)
Насмешливый, тщедушный и неловкий,
Единственный на этот шар земной,
На Усачевке, возле остановки,
Вдруг Лермонтов возник передо мной,

И в полночи рассеянной и зыбкой,
Как будто я о том его спросил,
Мартынов - что... - он мне сказал с улыбкой. -
Он невиновен. Я его простил.

Что - царь? Бог с ним. Он дожил до могилы.
Что - раб? Бог с ним. Не воин он один.
Царь и холоп - две крайности, мой милый.
Нет ничего опасней середин...

Над мрамором, венками перевитым,
Убийцы стали ангелами вновь.
Удобней им считать меня убитым:
Венки всегда дешевле, чем любовь.

Как дети, мы всё забываем быстро,
Обидчикам не помним мы обид,
И ты не верь, не верь в мое убийство:
Другой поручик был тогда убит.

Что - пистолет? Страшна рука дрожащая,
Тот пистолет растерянно держащая,
Особенно тогда она страшна,
Когда сто раз пред тем была нежна...

Но, слава Богу, жизнь не оскудела,
Мой Демон продолжает тосковать,
И есть еще на свете много дела,
И нам с тобой нельзя не рисковать.

Но, слава Богу, снова паутинки,
И бабье лето тянется на юг,
И маленькие грустные грузинки
Полжизни за улыбки отдают,

И суждены нам новые порывы,
Они скликают нас наперебой...
Мой дорогой, пока с тобой мы живы,
Всё будет хорошо у нас с тобой...


Вся земля, вся планета - сплошное туда...
(Б.Окуджава)
Вся земля, вся планета - сплошное "туда".
Как струна, дорога звонка и туга.
Все, куда бы ни ехали, только - туда,
И никто не сюда. Все - туда и туда.
Остаюсь я один. Вот так. Остаюсь.
И боюсь. И признаться боюсь, что боюсь.
Сам себя осуждаю, корю. И курю.
Вдруг какая-то женщина, сердце горит...
Вы куда? - удивленно я ей говорю.
Я сюда... - так влюбленно она говорит.
Сумасшедшая! - думаю. - Вот ерунда...
Как же можно "сюда", когда нужно - "туда"?


Гомон площади Петровской...
(Б.Окуджава)
Гомон площади Петровской,
Знаменка, Коровий вал -
Драгоценные обноски...
Кто их с детства не знавал?

Кто Пречистенки не холил,
Божедомки не любил,
По Варварке слез не пролил,
Якиманку позабыл?

Сколько лет без меры длился
Этот гордый карнавал!
На Покровке я молился,
На Мясницкой горевал.

А Тверская, а Тверская,
Сея праздник и тоску,
От себя не отпуская,
Провожала сквозь Москву.

Не выходят из сознанья,
Хоть иные времена,
Эти древние названья,
Словно дедов имена.

И живет в душе, не тая,
Пусть нелепа, но своя,
Эта звонкая, святая,
Поредевшая семья.

И в мечте о невозможном
Словно вижу наяву,
Что и сам я не в Безбожном,
А в Божественном живу.


Гоп со смыком
(Б.Окуджава)
Вот какая странная пора: 
Митинги с утра и до утра.  
Гитлеровские обноски  
Примеряет хам московский,  
А толпа орет ему "ура!" 

Я прошу, конечно, извинить,  
Только как всё это расценить: 
Русские фашистов били,  
Но об этом что, забыли?  
И готовы свастику носить? 

Ну, а может, это только сброд? 
Просто сброд хмельной раззявил рот? 
Жаждет он как прежде скопом 
В услуженье быть холопом?
Ну а сброд — не весь ещё народ... 

Впрочем, утешенье лишь на час: 
Зря я обольщался в смысле масс.  
Что-то слишком много сброда —  
Не видать за ним народа...  
И у нас в подъезде свет погас.


Горькая, ненужная обнова
(Б.Окуджава)
Горькая, ненужная обнова
Заслонит красивое лицо.
Мягкие погоны рядового,
Жёсткого покроя сукнецо.

Жёсткого, окопного покроя,
Злого, торопливого шитья.
Вот они лишат тебя покоя,
Вольного гражданского житья.

Женщина запомнит номер части,
Может, будет ждать, свой крест неся.
Человек рождается для счастья.
Или ты не к сроку родился?

Подтяни живот ремнём и баста.
Десять ровных дырок на ремне.
Все твои несметные богатства
Без расписки отданы войне.

Ах война, война — какая глупость.
С детства назначенье получив,
Тычет мальчик пальцем в синий глобус,
Прячет под подушку пугачи.

Но придёт она, не оглядеться.
До свиданья, мальчик, и в бои.
О, не ошибитесь вместе с детством,
Казаки-разбойники мои.


Два великих слова
(Б.Окуджава)
Не пугайся слова "кровь" -
Кровь, она всегда прекрасна,
Кровь ярка, красна и страстна,
"Кровь" рифмуется с "любовь".

Этой рифмы древний лад!
Разве ты не клялся ею,
Самой малостью своею,
Чем богат и не богат?

Жар ее неотвратим...
Разве ею ты не клялся
В миг, когда один остался
С вражьей пулей на один?

И когда упал в бою,
Эти два великих слова,
Словно красный лебедь, снова
Прокричали песнь свою.

И когда пропал в краю
Вечных зим, песчинка словно,
Эти два великих слова
Прокричали песнь твою.

Мир качнулся. Но опять
В стуже, пламени и бездне
Эти две великих песни
Так слились, что не разнять.

И не верь ты докторам,
Что для улучшенья крови
Килограмм сырой моркови
Нужно кушать по утрам.


Два кузнечика зеленых в траве, насупившись, сидят...
(Б.Окуджава)
Два кузнечика зеленых в траве, насупившись, сидят.
Над ними синие туманы во все стороны летят.
Под ними красные цветочки и золотые лопухи...
Два кузнечика зеленых пишут белые стихи.

Они перышки макают в облака и молоко,
Чтобы белые их строчки было видно далеко,
И в затылках дружно чешут, каждый лапкой шевелит,
Но заглядывать в работу один другому не велит.

К ним бежит букашка Божья, бедной барышней бежит,
Но у них к любви и к ласкам что-то сердце не лежит.
К ним и прочие соблазны подбираются, тихи,
Но кузнечики не видят - пишут белые стихи.

Снег их бьет, жара их мучит, мелкий дождичек кропит,
Шар земной на повороте отвратительно скрипит...
Но меж летом и зимою, между счастьем и бедой
Прорастает неизменно вещий смысл работы той.

И сквозь всякие обиды пробиваются в века
Жизнь - поэма, хлеб - дорога, ветка тополя - строка...


Две женщины плакали горько...
(Б.Окуджава)
Две женщины плакали горько,  
А Ванька, тот просто рыдал.  
О Господи, что за несчастье,  
Такого и свет не видал!

Циркачка была безутешна,  
Маруся дышала едва.  
И тут бесполезны усилья  
И вовсе напрасны слова. 

Классический тот треугольник,  
Дарованный черной судьбой!  
Он выглядит странно и дерзко —  
Навечно сведенный с тобой.

Простерши железные грани,  
Что так холодны и грубы,  
Среди легиона счастливцев,  
Не знающих этой судьбы. 

Две дамы по Ваньке тоскуют,  
И Ванька без них не жилец,  
И обе они современны,  
И обе мудры, наконец!

Одна восседает на белом,  
Другая — на черном коне,  
Но Господи, что за несчастье  
Свершается в нашей стране! 

И Ванька, наверное, рад бы  
Великую тайну решить.  
Но кто в этом мире способен
Их слезы навек осушить?

Кто тот треугольник разрушит?  
Кто узел судьбы разорвет?
И слезы любви он глотает,  
И воздух разлуки он пьет.


Державин
(Б.Окуджава)
Запах столетнего меда,
Слова и золота вязь...
Моды державинской ода
Снова в цене поднялась.

Сколько ценителей тонких,
Сколько приподнятых крыл!
Видишь, как зреет в потомках
Имя твое, Гавриил?

Будто под светом вечерним
Встало оно из земли...
Даже и книжные черви
Справиться с ним не смогли.

Стоит на миг оглянуться,
Встретиться взором с тобой -
Слышно: поэты клянутся
Кровью твоей голубой.

Мнился уже обреченным
Утлый огарок свечи...
Золото резче на черном.
Музыка звонче в ночи.

Гуще толпа у порога,
Тверже под ними земля...
Нет, их не так уж и много.
Да ведь и всё от нуля.


Десять тысяч дорог, и тревог, и морок пережить...
(Б.Окуджава)
        Bm                                 F
Десять тысяч дорог, и тревог, и морок пережить
                                              Bm
Лишь затем, чтоб потом вещмешок на порог положить,
                                             F
Лишь затем, чтоб потом башмаки от росы отряхнуть,
                                                       Bm
Чтобы дверь распахнуть и вздохнуть, и опять в дальний путь.

Ты устал, человек. Век короткий — дорога длинна. 
Тишина и война, и опять — тишина и война. 
И опять ты шагнул через пыль, через боль, через смерть...  
Ты красив, человек! Это надо ж такое суметь!


Дом на Мойке
(Б.Окуджава)
Меж домом графа Аракчеева и домом Дельвига, барона,
Не просто тротуар исхоженный, а поле - вечно и огромно,
Вся жизнь, как праздник запоздалый, как музыкант в краю чужом,
Отрезок набережной давней, мелькнувшей за его окном.

Меж домом графа Аракчеева и домом Дельвига, барона,
Все разместилось понемногу: его любовь, его корона,
Беспомощность - его кормилица, и перевозчика весло...
Так что ж, красотка современная, ты вдруг вздохнула тяжело?

Меж домом графа Аракчеева и домом Дельвига, барона,
Как меж любовью и надеждой - нерукотворная черта.
Ее мы топчем окрыленно и преступаем удивленно,
И кружимся, и кувыркаемся, и не боимся ни черта.

Прогуливаясь вдоль по набережной, предвидеть ничего нельзя.
Как просто тросточкой помахивать, раскланиваясь и скользя!
Но род людской в прогулке той не обошелся от урона
Меж домом графа Аракчеева и домом Дельвига, барона.


Друзья, не надейтесь на чудо...
(Б.Окуджава)
Друзья, не надейтесь на чудо,  
Не верьте в заморский Сезам.  
Нам плакать и плакать, покуда  
Москва не поверит слезам.


Душевный разговор с генералами
(Б.Окуджава)
Пока на свете нет войны,   
Вы в положении дурацком.   
Не лучше ли шататься в штатском,  
Тем более что все равны?   

Хотя, с обратной стороны,   
Как мне того бы ни хотелось,   
Свою профессию и смелость   
Вы совершенствовать должны?   

Хирургу нужен острый нож,  
Пилоту - высь, актеру - сцена.   
Геолог в поиске бессменно. 
Кто прочно в деле - тот хорош.  

Ну что - моряк на берегу?   
Что прачка без воды и мыла?   
И с тем, что и без войн вы - сила,   
Я согласиться не могу.  

Воителю нужна война,
Разлуки, смерти и мученья,
Бой, а не мирные ученья...
Иначе грош ему цена.

Воителю нужна война 
Чтоб совершенствоваться в деле
И смерть в бою, а не в постели
Иначе грош ему цена

Воителю нужна война
И громогласная победа. 
А если все к парадам это, 
То, значит, грош всему цена.


Есть "да" и "нет". И не шутя...
(Б.Окуджава)
Есть "да" и "нет". И не шутя   
Веками длится спор.  
Но только время нам судья,   
Хоть суд его не скор.   

Блистали тысячи комет,   
Их свет давно угас,  
Но только время "да" иль "нет"  
Произнесло в свой час.  

Прекрасны юные мечты:   
Все метят в главари,  
Но время скажет "нет", и ты  
Пойдешь в золотари.  

Спсения нет, пути круты, 
Всё мимо, хоть сгори...  
Но время скажет "да", и ты 
Возносишься в цари. 

И поражений, и побед 
Хлебнули мы не раз...  
Но только время "да" иль "нет"  
Произнесет в свой час.


Заехал к маме - умерла...
(Б.Окуджава)
Заехал к маме - умерла,
К отцу хотел - а он расстрелян,
И тенью черного орла
Горийского весь мир застелен.

И, измаравшись в той тени,
Нажравшись выкриков победных,
Вот что хочу спросить у бедных
Пока еще бедны они:

Заехал к маме - умерла,
К отцу подался - застрелили...
Так что ж спросить-то позабыли,
Верша великие дела:
Отец и мать нужны мне были?
В чем философия была?


Записка Белле
(Б.Окуджава)
Машина — это дело.  
Все остальное — пыль.  
Вот деньги тебе, Белла: 
Купи автомобиль. 

Садись за руль надежный,  
Дорожный мрак развей,  
Лети на крик тревожный  
Спасать своих друзей. 

И в том автомобиле  
Объезди белый свет...  
Я дал бы тебе крылья,  
Да у меня их нет.


Земля изрыта вкривь и вкось...
(Б.Окуджава)
Земля изрыта вкривь и вкось.  
Ее, сквозь выстрелы и пенье,  
Я спрашиваю: "Как терпенье?  
Хватает? Не оборвалось -

Выслушивать все наши бредни  
Кто самый первый, кто последний?"  
Она мне шепчет горячо:  
"Я вас жалею, дурачье.  

Покуда топчетесь в крови,  
Пока друг другу глотки рвете,  
Я вся в тревоге и в заботе.  
Изнемогаю от любви.  

Зерно спалите - морем трав  
Взойду над мором и разрухой, 
Чтоб было чем наполнить брюхо,  
Покуда спорите, кто прав..."  

Мы все - трибуны, смельчаки,  
Все для свершений народились,  
А для нее - озорники,  
Что попросту от рук отбились. 

Мы для нее как детвора, 
Что средь двора друг друга валит 
И всяк свои игрушки хвалит...  
Какая глупая игра!


Играючи, дурачась, гогоча
(Б.Окуджава)
Старомодные стихи, являющиеся кратким пособием для пользования
игрушечным пугачем.

Играючи, дурачась, гогоча
К виску подносим дуло пугача
И притворяемся, что жутко
Но это, если вдуматься, не шутка

Когда почувствуешь недомогание рук
Купи пугач в отделе игр, мой друг
Стрельни налево и стрельни направо
И в стол швырни, недолгая забава

И жизнь идёт, и свет сменяет тень
Всё прежнее вокруг, а между тем
Как будто выражение лиц иное
И темечко всё как-то странно ноет

Представь себе, случилось так, что ты
Вдруг отупел от слов и суеты
И наступила главная проверка
Как в ателье последняя примерка

И ты берешь пугач, к нему привык
К виску подносишь, он к виску приник
Смеешься ты, ведь он не убивает
Но в принципе, всё точно так бывает

Его к виску, и он к виску приник
Вся жизнь прошла за краткий этот миг
Всё вспомнилось, что не было и было
И темечко как бы к дождю заныло

Потом обратно в стол его швырни
Он пригодится на другие дни
Тебя холодный этот душ окатит
На день, другой, глядишь его и хватит

Купи пугач, купи, тебе не в труд
Он безопасен, с ним не заберут
Побалагуришь и пройдёт тоска
Всё пугачи мы держим у виска


Из Австралии Лева в Москву прилетел...
(Б.Окуджава)
Из Австралии Лева в Москву прилетел,  
До сестры на машине дожал,  
Из окошка такси на Москву поглядел:  
Холодок по спине пробежал.  

Нынче лик у Москвы ну не то чтоб жесток -  
Не стреляет, в баранку не гнет...  
Вдруг возьмет да и спросит: "Боишься, жидок?" -  
И по-дружески вслед подмигнет.  

Там в Австралии вашей, наверно, жара  
И лафа - не опишешь пером,  
А у нас нынче хуже, чем было вчера,
Но получше, чем в тридцать седьмом.  

По Безбожному, Лева, пройдись не спеша  
И в знакомые лица вглядись:  
У Москвы, может быть, и не злая душа,  
Но удачливым в ней не родись.


Из фронтового дневника
(Б.Окуджава)
В этом поле осколки как розги  
По ногам атакующих бьют.  
И колючие ржавые розы  
В этом поле со звоном цветут.  

И идет, не пристроившись к строю,  
И задумчиво тычется в пыль  
Днем и ночью, верста за верстою  
Рядовой одноногий Костыль.  

У полковника Смерти ошибки:  
Недостача убитых в гробах -  
У солдат неземные улыбки  
Расцветают на пыльных губах.  

Скоро-скоро случится такое:  
Уцелевший средь боя от ран,  
Вдруг запросит любви и покоя  
Удалой капитан Барабан.  

И не зная, куда и откуда,  
Он пойдет, как ослепший на свет...  
"Неужели вы верите в чудо?" -  
Поперхнется поручик Кларнет. 

Прав ли он, тот Кларнет изумленный, 
Возвышая свой голос живой 
Над годами уже не зеленой, 
Похоронной, сожженной травой? 

Прав ли он, усомнившись в покое, 
Разрушая надежду окрест?
Он, бывало, кричал не такое 
Под какой-нибудь венский оркестр. 

Мы еще его вспомним, наверно, 
Где-то рядом с войною самой, 
Как он пел откровенно и нервно... 
Если сами вернемся домой. 

Мы еще его вспомним-помянем,  
Как передний рубеж и обоз...  
Если сами до света дотянем,  
Не останемся здесь, среди роз.


К старости косточки стали болеть...
(Б.Окуджава)
К старости косточки стали болеть,   
Старая рана нет-нет да заноет.   
Стоило ли воскресать и гореть?   
Все, что исхожено, что оно стоит?   

Вон ведь какая прогорклая мгла!   
Лето кончается. Лета уж близко.  
Мама меня от беды берегла,   
Бога просила о том, атеистка,   

Карагандинской фортуны своей
Лик, искореженный злом, проклиная...  
Что там за проволокой? Там соловей, 
Смолкший давно, да отчизна больная. 

Все, что мерещилось, в прах сожжено. 
Так, лишь какая-то малость в остатке. 
Вот, мой любезный, какое кино 
Я досмотрел на седьмом-то десятке! 

"Так тебе, праведник!" - крикнет злодей. 
"Вот тебе, грешничек!" - праведник кинет... 
Я не прощенья прошу у людей: 
Что их прощение? Вспыхнет и сгинет. 

Так и качаюсь на самом краю
И на свечу несгоревшую дую... 
Скоро увижу я маму мою,  
Стройную, гордую и молодую.


Кавалергардская весёлая
(Б.Окуджава)
На Галерной, ночью скверной
Было множество питья
Но по азбуке примерной
В карауле пасся я

Пики, шпаги, алебарды
Дурачье кавалергарды
На Галерной пьют вино
А в душе моей темно

На Садовой ночью новой
Виставали как на зло
Банк держал гусар бедовый
И семеновцу везло

А в руке кавалергарда
Дурака сваляла карта
На Садовой бьют с туза
Не глядели бы глаза

Но на Пряжке за промашки
Был судьбою я согрет
И всю ночь играл в канашки
С Аделиной тет-а-тет

Сколько ж надобно азарта
Ублажить кавалергарда
Она гордой не была
Попросил - и все дела

Я бы рад с врагом сразиться
И погибнуть в том бою
Кабы знать, что та девица
Будет ждать меня в раю

Что там шпаги, алебарды
Молодцы кавалергарды
Как дела у вас в полку?
А у нас мерси боку


Как мне нравится по Пятницкой в машине проезжать...
(Б.Окуджава)
Как мне нравится по Пятницкой в машине проезжать! 
Восхищение увиденным не в силах я сдержать.  
Кораблями из минувшего плывут ее дома,  
Будто это и не улица - история сама.  

Но когда в толпе я шествую по улицам Москвы,  
Не могу сдержать отчаянья, и боли, и тоски.  
Мои тонкие запястья пред глазами скрещены,  
Будто мне грозят несчастья с той и с этой стороны.  

Как нелепа в моем возрасте, при том, что видел я,  
Эта странная раздвоенность, растерянность моя,  
Эта гордая беспомощность как будто на века  
Перед этой самой Пятницкой, счастливой, как река.


Как научиться рисовать
(Б.Окуджава)
Если ты хочешь стать живописцем, ты рисовать не спеши.
Разные кисти из шерсти барсучьей перед собой разложи,

Белую краску возьми, потому что это - начало, потом
Желтую краску возьми, потому что все созревает, потом

Серую краску возьми, если осень в небо плеснула свинец,
Черную краску возьми, потому что есть у начала конец,

Краски лиловой возьми пощедрее, смейся и плачь, а потом
Синюю краску возьми, чтобы вечер птицей слетел на ладонь,

Красную краску возьми, чтобы пламя затрепетало, потом
Краски зеленой возьми, чтобы веток в красный подбросить огонь.

Перемешай эти краски, как страсти, в сердце своем, а потом
Перемешай эти краски и сердце с небом, с землей, а потом...

Главное - это сгорать и, сгорая, не сокрушаться о том.
Может быть, кто и осудит сначала, но не забудет потом!


Как я сидел в кресле царя
(Б.Окуджава)
Век восемнадцатый. Актеры
Играют прямо на траве.
Я - Павел Первый, тот, который
Сидит России во главе.

И полонезу я внимаю,
И головою в такт верчу,
По-царски руку поднимаю,
Но вот что крикнуть я хочу:

"Срывайте глупые наряды!
Презренье хрупким каблукам...
Я отменяю все парады...
Чешите все по кабакам...

Напейтесь все, переженитесь
Все, кто желает, кто нашел...
А ну, вельможи, оглянитесь!
А ну-ка денежки на стол!"

И золотую шпагу нервно
Готовлюсь выхватить, грозя...
Но нет, нельзя. Я ж Павел Первый.
Мне бунтовать никак нельзя.

И снова полонеза звуки.
И снова крикнуть я хочу:
"Ребята, навострите руки,
Вам это дело по плечу:

Смахнем царей, министров прытких,
Жандармов всех пошлем к чертям -
Мне самому они обрыдли...
Я сам вас поведу... Я сам..."

И золотую шпагу нервно
Готов я выхватить, грозя...
Но нет, нельзя. Я ж - Павел Первый.
Мне бунт устраивать нельзя.

И снова полонеза звуки.
Мгновение - и закричу:
"За вашу боль, за ваши муки
Собой пожертвовать хочу!

Царя и судей не жалейте,
Иначе - всем по фонарю.
Я зрю сквозь целое столетье...
Я знаю, что я говорю!"

И золотую шпагу нервно
Готов я выхватить, грозя...
Но нет, нельзя. Я ж - Павел Первый.
Мне бунтовать никак нельзя.


Лефоше
(Б.Окуджава)
Кого бояться и чего стесняться? 
Всё наперед расписано уже. 
Когда придется с критиком стреляться, 
Возьму старинный "Лефоше". 

За позабытым Спасом, что на Песках, 
Разметим смертный путь. 
Средь аргументов между нами веских 
Ему прицелюсь в грудь. 

Вот он стоит, похожий на лакея, 
Уставясь трехлинейкою в меня, 
Хозяин и Арбата, и Лицея, 
И прошлого, и нынешнего дня. 

Он не спешит, заступничек народный, 
На мушку жизнь мою берет, 
И "Лефоше" мой, слишком благородный, 
Не выстрелит, я знаю наперед. 

Я как последний юнкер безоружен, 
В лакейскую затею вовлечен... 
Курок нажат, Арбат почти разрушен, 
Кто прозевал свой выстрел — обречен. 

И за спиной — чугунная ограда 
Кругла как мученический венец... 
А благородство — это ль не награда, 
В конце концов, за поздний сей конец?


Краткая автобиография
(Б.Окуджава)
Не укрыть, не утаить, а, напротив, пусть несмело,
Тайну сердца, тайну жизни вам доверить я хотел,
Откровенный свой рассказ прерывая то и дело,
Ночь пока не отгорела, дождь пока не отшумел.

Но за этот подвиг мой без притворства и коварства
И за это вдохновенье без расчета и вранья
Слишком горькая на вкус, как напрасное лекарство,
Эта поздняя надежда отказалась от меня.

И осталось, как всегда, непрочитанное что-то
В белой книге ожиданий, в черной книге праздных дел...
Тонких листьев октября позолота. Жить охота,
Жизнь пока не облетела, мир пока не отзвенел.


Летняя бабочка вдруг закружилась над лампой полночной...
(Б.Окуджава)
Летняя бабочка вдруг закружилась над лампой полночной:
Каждому хочется ввысь вознестись над фортуной непрочной.
Летняя бабочка вдруг пожелала ожить в декабре,
Не разглагольствуя, не размышляя о Зле и Добре.

Может быть это не бабочка вовсе, а ангел небесный
Кружит по комнате тесной с надеждой чудесной:
Знать не случайно его появление в нашей глуши,
Если я вижу в нем отражениявашей души?

Этой порою в Салослове - стужа, и снег, и метели.
Я к вам в письме пошутил, что, быть может, мы зря не взлетели:
Нам, одуревшим от всяких утрат и от всяких торжеств,
Самое время осваивать опыт крылатых существ.

Нас, тонконогих, и нас, длинношеих, нелепых, очкастых,
Терпят еще и встречают еще на свиданьях нечастых.
Не потому ли, что нам удалось заработать горбом
Точные знания о расстояньи меж Злом и Добром?

И потому нам теперь ни к чему вычисления эти.
Будем надеяться снова увидеться в будущем лете:
Будто лишь там наша жизнь так загадочно не убывает...
Впрочем, вот ангел над лампой летает... Чего не бывает?


Личное дело
(Б.Окуджава)
Официант Антон Андрианович ненавидит посуды звон, 
Всё равно ему - оловянная, серебряная, золотая...  
И несдержанность постояльцев оборачивается злом,  
И тускнеет шевелюра его завитая.  

Шеф-повар Антон Митрофанович ненавидит всякую снедь.  
Ему бы - селедки, да хлеба кусочек...  
А супруга пророчит мужу голодную смерть  
И готовит ему повкуснее. А он не хочет. 

Она идет к нему с блюдами, как на свидание.  
Но пончики портятся, прокисает рагу,  
И лежат нетронутыми караси в сметане,  
Как французские гренадеры - в подмосковном снегу.  

Полковник Антон Севостьянович ненавидит шаг строевой: 
Человеку нужна раскованная походка.  
Но он марширует, пока над его головой
Клубится такая рискованная погодка.

Я, нижеподписавшийся, ненавижу слова.
Слова, которым не боязно в речах поизноситься,
Слова, от которых кружится говорящего голова,
Слова, которые любят со звоном произноситься.

Они себя кулачками ударяют в свинцовую грудь,  
Выкрикиваются, выпеваются трубно, 
Слова, которым так хочется меня обмануть,  
Хотя меня давно обмануть уже трудно...


Мне не в радость этот номер...
(Б.Окуджава)
Мне не в радость этот номер,
Телевизор и уют.
Видно, надо, чтоб я помер -
Все проблемы отпадут.

Все они мои, и только.
Что до них еще кому?
Для чего мне эта койка -
На прощание пойму.

Но когда за грань покоя
Преступлю я налегке,
Крикни что-нибудь такое
На грузинском языке.

Крикни громче, сделай милость,
Чтоб на миг поверил я,
Будто это лишь приснилось:
Смерть моя и жизнь моя.


Мнение пана Ольбрыхского
(Б.Окуджава)
"Язык не виноват, - заметил пан Ольбрыхский, -
Все создает его неповторимый лик:
Базарной болтовни обсевки и огрызки,
И дружеский бубнеж, и строки вечных книг.

Сливаются в одно слова и подголоски,
И не в чем упрекать Варшаву и Москву...
Виновен не язык, а подлый дух холопский -
Варшавский ли, Московский - в отравленном мозгу.

Когда огонь вражды безжалостней и круче,
И нож дрожит в руке, и в прорезь смотрит глаз,
При чем же здесь язык, великий и могучий,
Вместилище любви и до, и после нас?"


Мой сын, твой отец - лежебока и плут...
(Б.Окуджава)
Мой сын, твой отец - лежебока и плут
Из самых на этом веку.
Ему не знакомы ни молот, ни плуг,
Я в этом признаться могу.

Когда по земле бушевала война
И были убийства в цене,
Он раной одной откупился сполна
От смерти на этой войне.

Когда погорельцы брели на восток
И участь была их горька,
Он в теплом окопе пристроиться смог
На сытную должность стрелка.

Не словом трибуна, не тяжкой киркой
На благо родимой страны -
Он всё норовит заработать строкой
Тебе и себе на штаны.

И всё же, и всё же не будь с ним суров,
Не знаю и сам почему,
Поздравь его с тем, что он жив и здоров,
Хоть нет оправданья ему.

Он, может, и рад бы достойней пожить,
Далече его занесло,
Но можно рубаху и паспорт сменить,
Да поздно менять ремесло.


Монолог гончара
(Б.Окуджава)
Красной глины беру прекрасный ломоть  
И давить начинаю его, и ломать,  
Плоть его мять, и месить, и молоть...  
И когда остановится гончарный круг,  
На красной чашке качнется вдруг  
Желтый бык - отпечаток с моей руки,  
Серый аист, пьющий из белой реки,  
Черный нищий, поющий последний стих,  
Две красотки зеленых, пять рыб голубых...  

Царь, а царь, это рыбы раба твоего,  
Бык раба твоего... Больше нет у него ничего.  
Черный нищий, поющий во имя его,  
От обид обалдевшего раба твоего.  

Царь, а царь, хочешь, будем вдвоем рисковать:  
Ты башкой рисковать, я тебя рисовать?  
Вместе будем с тобою озоровать:  
Бога - побоку, бабу - под бок, на кровать?

Царь, а царь, когда ты устанешь из золота есть,  
Вели себе чашек моих принесть,  
Где желтый бык - отпечаток с моей руки,  
Серый аист, пьющий из белой реки,  
Черный нищий, поющий последний стих,  
Две красотки зеленых, пять рыб голубых...


Мы под Колпином скопом стоим
(А.Межиров)
        Hm        F#      Hm
Мы под Колпином скопом стоим,
      D      A        D
Артиллерия бьёт по своим.
     Em               Hm
Это наша разведка, наверно,
      F#            Hm
Ориентир указала неверно. 

        D        A        D
   Перелёт. Недолёт. Перелёт.
         Em       F#     Hm
   По своим артиллерия бьёт.

Мы под Колпиным скопом лежим 
И дрожим, прокопчёные дымом. 
Надо всё-таки бить по чужим, 
А они - по своим, по родимым.

   Перелёт. Недолёт. Перелёт.
   По своим артиллерия бьёт.

Нас комбаты утешить хотят, 
Говорят, что нас Родина любит... 
По своим артиллерия лупит,
Лес не рубят, а щепки летят. 

   Перелёт. Недолёт. Перелёт.
   По своим артиллерия бьёт. 


На краю стоит избушка
(автор неизвестен)
 G#
На краю стоит избушка, звать клозетом
D#                 G#
Я в избушке той сижу
А в руке моей бумага, звать газетой
D#                G#
Я в бумагу ту гляжу.


На одном клетка попугай сидит
(автор неизвестен)
 F         Bm    F         Bm
На одном клетка попугай сидит
            Bm   F            Bm
На другом клетка его мать плачит.

Она ему любит, она ему мать
Она ему хочит аб-ни-мать!

Таш-туши, таш-туши, мадам попугай!
Таш-туши, таш-туши, билет всем давай!

Моя жена Гегела, черный как холера,
С длинным носом красным и лицом ужасным. 

Хочу жена белий, как на стенке мелий
Чтоб меня любил он на самом деле

Таш-туши, таш-туши, мадам попугай!
Таш-туши, таш-туши, билет всем давай!


На странную музыку сумрак горазд...
(Б.Окуджава)
На странную музыку сумрак горазд,  
Как будто природа пристанище ищет: 
То голое дерево голос подаст,  
То почва вздохнет, а то вечер просвищет. 

Всё злей эти звуки, чем ближе к зиме  
И чем откровеннее горечь и полночь.  
Там дальние кто-то страдают во тьме  
За дверью глухой, призывая на помощь. 

Там чьей-то слезой затуманенный взор, 
Которого ветви уже не упрячут... 
И дверь распахну я и брошусь во двор: 
А это в дому моем стонут и плачут.


На углу у гастронома...
(Б.Окуджава)
      Am         E
На углу у гастронома, 
                  Am
На стеченье мостовых,
                      E
Как два древних астронома -
                    Am
Два печальных постовых. 

              A          E
   Что ж вы дремлете, ребята?
                   A
   Собирайте-ка отряд:
                   E
   Возле самого Арбата
                      A
   Снова в Пушкина палят. 

Похудевший и небритый, 
Приложась щекой к земле, 
Он опять лежит убитый 
С грустной думой на челе. 

   Пистолет старинный рядом,
   Весь сюртук уже в крови,
   Где-то, за потухшим взглядом -
   Крик надежды и любви.

Пушкин, Пушкин, счет обидам -
Очень грустная статья.
Неужели быть убитым -
Привилегия твоя?

Я живу как все и плачу
Нету силы и огня
Или я того не значу
Чтобы кто убил меня

   Неужели всё пустое
   Год прошедший, путь земной
   Или я того не стою
   Чтоб охотились за мной

Пушкин, Пушкин, счет обидам -
Очень грустная статья.
Неужели быть убитым -
Привилегия твоя?


Нацеленный глаз одинокого лося...
(Б.Окуджава)
Нацеленный глаз одинокого лося.
Копыта в росе, и рога в серебре.
А красный автобус вдоль черного леса,
Как заяц, по белому лупит шоссе.

Шофер молодую кондукторшу любит.
Ах, только б автобус дошел невредим...
Горбатых снопов золотые верблюды
Спокойно и долго шагают за ним.

Шагают столбы по-медвежьи, враскачку,
Друг друга ведут, как коней, в поводах,
И птичка какая-то, словно циркачка,
Шикарно качается на проводах.

А лес разевает навстречу ворота,
И ветки ладонями бьют по лицу.
Кондукторша ахает на поворотах:
Ах, ей непривычно с мужчиной в лесу!

Сигнал повисает далекий-далекий.
И смотрят прохожие из-под руки:
Там красный автобус на белой дороге,
У черного леса, у синей реки.


Нашему дикому обществу нужен тиран во главе?
(Б.Окуджава)
Нашему дикому обществу нужен тиран во главе?  
Чем соблазнить обывателя? Тайна в его голове,  
В этом сосуде, в извилинах, в недрах его вещества.  
Скрыт за улыбкой умильною злобный портрет большинства.  

К цели заветной и праведной узкая вьется тропа.  
Общество, мир, население, публика, масса, толпа,  
Как они сосредоточенно, оторопь даже берет,
Движутся, верят... И все-таки это еще не народ.  

Не обольститься б истерикой, не доверять никому,  
Тем, что клянутся расхристанно в верной любови к нему.  
Эта промашка нелепая может возникнуть в толпе.  
Видел всё это воочию. Знаю про то по себе.


Не обязательны пуля и кнут...
(Б.Окуджава)
Не обязательны пуля и кнут,  
Чтобы холопов плодить повсеместно.  
Голод и холод почище согнут,  
И унижения — это известно.  

Если напрасною станет борьба  
И недоступнее вновь перемена,  
Выйдут в ответчики Рок, и Судьба,  
И Провидение — всенепременно.  

Что же валить понапрасну на них?  
Разве от этого счастья прибудет?  
Нам бы удачи хотя б на двоих — 
Всем остальным облегчение будет.


Новая Англия. Старая песенка. Дождь...
(Б.Окуджава)
Новая Англия. Старая песенка. Дождь. И овсяной лепешки похрустыванье.  
И по траве неизвестного хищника след.  
Что-то во всем вашем, ваше величество, облике неповторимое, грустное,  
Что-то такое, чему и названия нет. 

Времечко, что ли, еще непривычное, облачко, слишком уж низко бредущее,  
Образ ли жизни, рожденный цветком луговым?  
Или вам чудится, ваше величество, непредсказуемым наше грядущее,  
Или минувшее видится вам роковым?  

Кто его знает, что завтра отыщется. Может случиться - надежд увеличится. 
Кто потеряет, а кто непременно найдет.  
Новая Англия. Старая песенка. Что ж тут поделаешь, ваше величество,  
Что предназначено, то и стоит у ворот.


Ну что, генералиссимус прекрасный...
(Б.Окуджава)
Ну что, генералиссимус прекрасный,  
Потомки, говоришь, к тебе пристрастны?  
Их не угомонить, не упросить...  
Одни тебя мордуют и поносят,  
Другие все малюют, и возносят,  
И молятся, и жаждут воскресить.  

Ну что, генералиссимус прекрасный?  
Лежишь в земле на площади на Красной...  
Уж не от крови ль красная она,  
Которую ты пригоршнями пролил,  
Пока свои усы блаженно холил,  
Москву обозревая из окна?  

Ну что, генералиссимус прекрасный? 
Твои клешни сегодня безопасны - 
Опасен силуэт твой с низким лбом. 
Я счета не веду былым потерям, 
Но, пусть в своем возмездьи и умерен,  
Я не прощаю, помня о былом.


Отчего ты печален, художник...
(Б.Окуджава)
Отчего ты печален, художник -
Живописец, поэт, музыкант?
На какую из бурь невозможных
Ты растратил свой гордый талант?

На каком из отрезков дороги
Растерял ты свои медяки?
Всё надеялся выйти в пророки,
А тебя занесло в должники.

Словно эхо поры той прекрасной,
Словно память надежды былой -
То на Сретенке профиль твой ясный,
То по Пятницкой шаг удалой.

Так плати из покуда звенящих,
Пот и слезы стирая со щек,
За истертые в пальцах дрожащих
Холст и краски, перо и смычок.


Памяти брата моего Гиви
(Б.Окуджава)
На откосе, на обрыве 
Нашей жизни удалой 
Ты не удержался, Гиви, 
Стройный, добрый, молодой. 

Кто столкнул тебя с откоса, 
Не сказав тебе "прощай", 
Будто рюмочку - с подноса, 
Будто вправду невзначай? 

Мы давно отвоевали. 
Кто же справился с тобой? 
Рок ли, время ли, молва ли, 
Вождь ли, мертвый и рябой? 

Он и нынче, как ни странно - 
Похоронен и отпет - 
Усмехается с экрана,
А тебя в помине нет. 

Глух в предгорьях Магадана
Лай сторожевых собак, 
Но твоя большая рана 
Не затянется никак. 

И кого теперь с откоса
По ранжиру за тобой?
Спи, мой брат беловолосый,
Стройный, добрый, молодой.


Перед телевизором
(Б.Окуджава)
Слишком много всяких танков, всяких пушек и солдат. 
И военные оркестры слишком яростно гремят,

И седые генералы, хоть не сами пули льют, —
За грядущие победы с наслажденьем водку пьют.

Я один. А их так много, и они горды собой,
И военные оркестры заглушают голос мой.


Песенка народного депутата
(Б.Окуджава)
Он вышел из кремлевского подъезда.
Он там, в Кремле, вершит делами съезда.  
Как славно быть народным депутатом,  
Любовью к самому себе объятым!  

Да, он служил в провинции доцентом,  
А хочется командовать конвентом,  
И он кричит с трибуны что придется:  
Авось себя прославит и пробьется.  

А если что не так - какое дело!  
Премьер не смог: он правил неумело.  
Как славно быть ни в чем не виноватым -  
Совсем простонародным депутатом!


Песенка о художнике Пиросмани
(Б.Окуджава)
Что происходит с нами,
Когда мы смотрим сны?
Художник Пиросмани
Выходит из стены,

Из рамок примитивных,
Из всякой суеты
И продает картины
За порцию еды.

Худы его колени
И насторожен взгляд,
Но сытые олени
С картин его глядят,

Красотка Маргарита
В траве густой лежит,
И грудь ее открыта -
Там родинка дрожит.

И вся земля ликует,
И вся земля поет,
И он ее рисует
И Маргариту ждет.

Он жизнь любил не скупо,
Как видно по всему...
Но не хватило супа
На всей земле ему.


Песенка разрушителей Арбата
(Б.Окуджава)
Арбат покроем туалетной плиткою,
О прошлом вовсе не скорбя.
Нас не заставить даже и под пыткою
Признать невеждами себя.

Трактир откроем перед иностранцами.
Швейцары встанут у дверей.
А сами станем вегетарианцами...
Молчите с критикой своей!

Пусть кто-нибудь от зависти считает,
Что будто бы нам вкуса не хватает...
Нас не очень заботит,
И даже по-совему льстит:
Ведь гость малохольный и это проглотит,
Москвич недовольный смолчит.

Арбат продать на вынос и распивочно —
Задачка в общем не сложна.
Декоративный, ярмарочный, рыночный...
Какого ж вам еще рожна?

Его обставим креслами двуспальными
Придав ему курортный вид
Не худо бы ещё украсить пальмами
Да жаль, что климат не велит

Улыбку вашу спрячьте ироничную:
Ирония не к месту тут.
Пусть выглядит Арбат по-заграничному —
Зато нам премию дадут.

Пусть кто-нибудь от зависти считает,
Что будто бы нам вкуса не хватает...
Нас не очень заботит,
И даже по-совему льстит:
Ведь гость малохольный и это проглотит,
Москвич недовольный смолчит.


Песня о голубом шарике
(Б.Окуджава)
Am            E
Ах ты, шарик голубой,
               Am
Грустная планета,
                     E
Что ж мы делаем с тобой,
               Am
Для чего все это?

Всё мы топчемся в крови,
А ведь мы могли бы...
Реки, полные любви,
По тебе текли бы.


Письмо Антокольскому
(Б.Окуджава)
Здравствуйте, Павел Григорьевич! Всем штормам вопреки,
Пока конфликты улаживаются и рушатся материки,
Крепкое наше суденышко летит по волнам стрелой,
И его добротное тело пахнет свежей смолой.

Работа наша матросская призывает бодрствовать нас,
Хоть вы меня и постарше, а я помоложе вас
А может быть, вы моложе, а я немного старей...
Ну что нам все эти глупости? Главное - плыть поскорей.

Киплинг, как леший, в морскую дудку насвистывает без конца,
Блок над картой морей просиживает, не поднимая лица,
Пушкин долги подсчитывает, и, от вечной петли спасен,
В море вглядывается с мачты вор Франсуа Вийон!

Быть может, завтра меня матросы под бульканье якорей
Высадят на одинокий остров с мешком гнилых сухарей,
И рулевой равнодушно встанет за штурвальное колесо,
И кто-то выругается сквозь зубы на прощанье мне в лицо.

Быть может, все это так и будет. Я точно знать не могу.
Но лучше пусть это будет в море, чем на берегу.
И лучше пусть меня судят матросы от берегов вдали,
Чем презирающие море обитатели твердой земли...

До свидания, Павел Григорьевич! Нам сдаваться нельзя.
Все враги после нашей смерти запишутся к нам в друзья,
Но перед бурей всегда надежней в будущее глядеть...
Самые чистые рубахи велит капитан надеть!


Письмо Олегу Чухонцеву
(Б.Окуджава)
Дорогой Олег Чухонцев
Я прочёл стихи про дом
Мы живём под общим солнцем
Как случилось, так живём

Не встречаемся годами
Как-то сходимся едва
Но какая-то меж нами
Всё же ниточка жива

Нет, никто не ожидает
Никакого волшебства
Но как Алла утверждает
Всё разлучница Москва

На том празднике забвенья
Всё забылось, сон и явь
Божество и вдохновение
Лишь запомнилось, представь

Как задумчив ты бываешь
Не заметишь, я стерплю
Как ты строф не разбиваешь
Я ведь тоже так люблю

То хмельной смешок босяцкий
Говор Павлово-Посадский
То Арбатский перебор
То вельможный разговор

Внешне будто неотличен
Среди сверстников своих
Не обличьем, не величьем
Ты не разнишься от них

Но какая-то загадка
В твоей внешности простой
Видно, что не очень гладко
Экипаж катился твой

Всё же, несмотря на это
Всё решаешь по судьбе
Не вельможи, а поэта
Это дорого в тебе

Дорогой Олег Григорьевич
Может мне чего и жаль
Но разлуки нашей горечь
Не ошибка, а печаль

Слава - вздор, молва - пустое
С каждым днём милее жизнь
Письмецо моё простое
Получи и распишись

Несмотря на стиль не сходный
Остаётся в тишине
Твой анапест благородный
Подкрепить хореем мне


Под Мамонтовкой жгут костры...
(Б.Окуджава)
Под Мамонтовкой жгут костры
Бродяги иль студенты...
Ах, годы детства, вы быстры,
Как кадры киноленты!

Ещё не найдена стезя
Меж адом и меж раем,
И все пока в живых друзья,
И мы в войну играем.

Ещё придёт пора разлук
И жажда побороться.
Ещё всё выпадет из рук -
Лишь мелочь подберётся.

Но это всё потом, потом,
Когда-нибудь, быть может.
И нету сведений о том,
Что время нам предложит.

Ещё повеет главный час
Разлукой ледяною,
Когда останутся у нас
Лишь крылья за спиною.

Ещё придет тот поздний час
С двенадцатым ударом,
Когда добром помянут нас
И проклянут задаром.


Я умел не обольщаться...
(Б.Окуджава)
Я умел не обольщаться даже в юные года.
Но когда пришлось прощаться, и, быть может, навсегда,
Тут уж не до обольщений в эти несколько минут...
Хоть бы выпросить прощенье, знать бы, где его дают.

Не скажу, чтоб стал слезливей с возрастом, но всякий раз
Кажется, что мог счастливей жребий выпросить у вас.
Впрочем, средь великолепий, нам дарованных судьбой,
Знать, и вам не выпал жребий быть счастливее со мной.


Почему мы исчезаем...
(Б.Окуджава)
Почему мы исчезаем,
Превращаясь в дым и пепел,
В глинозем, в солончаки,
В дух, что так неосязаем,
В прах, что выглядит нелепым,
Нытики и остряки?

Почему мы исчезаем
Так внезапно, так жестоко,
Даже слишком, может быть?
Потому что притязаем,
Докопавшись до истока,
Миру истину открыть.

Вот она в руках как будто,
Можно, кажется, потрогать,
Свет ее слепит глаза...
В ту же самую минуту
Некто нас берет под локоть
И уводит в небеса.

Это так несправедливо,
Горько и невероятно -
Невозможно осознать:
Был счастливым, жил красиво,
Но уже нельзя обратно,
Чтоб по-новому начать.

Может быть, идущий следом,
Зная обо всем об этом,
Изберет надежней путь?
Может, новая когорта
Из людей иного сорта
Изловчится как-нибудь?

Все чревато повтореньем.
Он, объятый вдохновеньем,
Зорко с облака следит.
И грядущим поколеньям,
Обожженным нетерпеньем,
Тоже это предстоит.


Разговор с попом
(Б.Окуджава)
         Hm                       Em
Побойся Бога, говорит... Побойся Бога, говорит...
         A                        D
Побойся Бога, говорит... Побойся Бога...

             Hm           F#             D            A 
   Вот Долматовский, говорит... Он не таковский, говорит...
               D   Em F#
   Он пишет строго...

Побойся Бога, говорит... Побойся Бога, говорит...
Побойся Бога, говорит... Побойся Бога...

   Совсем он старый, говорит... А всё с гитарой, говорит...
   А всё с гитарой...


Почему я в этом доме...
(Б.Окуджава)
Почему я в этом доме,  
Hепонятном и глухом?  
Неужели нету кроме  
Мне пристанища кругом? 

Почему я с этой дамой  
Среди радостей и бед?  
Или я ничтожный самый  
И спасения мне нет? 

Что же, руки воздевая,  
Я гляжу в ее глаза?  
Или это страсть земная  
Нас уносит в небеса? 

Или это мрак небесный
Повергает нас на дно?
Или это мед чудесный,
Что испить нам суждено?


Поэтов травили, ловили...
(Б.Окуджава)
Поэтов травили, ловили
На слове, им сети плели;
Куражась, корнали им крылья,
Бывало, и к стенке вели.

Наверное, от сотворенья,
От самой седой старины
Они как козлы отпущенья
В скрижалях земных учтены.

В почете, и все ж на учете,
И признаны, но до поры...
Вот вы с ними рядом живете,
А были вы с ними добры?

В трагическом их государстве
Случалось и празднествам быть,
И все же бунтарство с мытарством
Попробуй от них отделить.

Им долгие тракты клубили,
Но все ж в переделке любой
Глядели они голубыми
За свой горизонт голубой.

И слова рожденного сладость
Была им превыше, чем злость.
А празднества - это лишь слабость
Минутная. Так повелось.

Я вовсе их не прославляю.
Я радуюсь, что они есть.
О, как им смешны, представляю,
Посмертные тосты в их честь.


Прикатить на берег крымский и на Турцию глядеть...
(Б.Окуджава)
Прикатить на берег крымский и на Турцию глядеть,  
А потом взмахнуть руками, поднапрячься и взлететь  
По чудесному капризу, по небесному лучу...  
Проплывают лодки, рыбы, все плывет, а я лечу!  

Пролетаю я над морем, над стамбульской Галатой.  
Подо мною жизнь иная. Рог довольно Золотой,  
Минареты, и трамваи, и бараньи шашлыки...  
А у нас - одни заботы, только слезы да штыки.  

Вот стою уже я прочно на стамбульском берегу,  
Но гляжу на крымский берег, изогнувшийся в дугу.  
Шею вытянул до хруста, мысли черные гоня:  
Неужели все впустую? Как там нынче без меня?  

Что за грозные решенья долетают сквозь туман?  
То ли впрямь разоруженье, то ли заново обман?  
Что там будет? Кем мы были? Кто мы есть и что нас ждет?  
А на пристани турецкий собирается народ.  

Все дела давно забыты, и веселье, и уют,
И они не тостов праздных и не манны с неба ждут,  
Ждут, чтобы Мазлум с Ахметом здесь, на краешке земли,  
С русского на их турецкий боль мою перевели.


Письмо приносит письмоносец...
(Б.Окуджава)
Письмо приносит письмоносец 
О том, что Пушкин - рогоносец. 
Случилось это в девятнадцатом столетьи. 
Да, в девятнадцатом столетьи 
Влетели в окна письма эти, 
И наши предки в них купались, словно дети. 

Еще далече до дуэли. 
В догадках ближние дурели. 
Все созревало, как нарыв на теле... Словом,
Еще последний час не пробил, 
Но скорбным был арапский профиль, 
Как будто создан был художником Луневым. 

Я знаю предков по картинкам, 
Но их пристрастье к поединкам - 
Не просто жажда проучить и отличиться, 
А в кажущейся жажде мести 
Преобладало чувство чести, 
Чему с пеленок подфартило им учиться. 

Загадочным то время было: 
В понятье чести что входило? 
Убить соперника и распрямиться сладко? 
Когда же дуло грудь искало, 
Нет, не убийство их ласкало... 
И это все для нас еще одна загадка. 

И прежде чем решать вопросы 
Про сплетни, козни и доносы 
И расковыривать причины тайной мести,
Давайте всё отложим это 
И углубимся в дух поэта, 
Поразмышляем о достоинстве и чести.


Пророк
(Б.Окуджава)
Во мгле кварталов городских,
Среди несметных толп людских
На полдороге к раю
Звучит какая-то струна,
Но чья она, о чем она,
Кто музыкант - не знаю.

Кричит какой-то соловей
Отличных городских кровей,
Как мальчик, откровенно:
"Какое счастье - смерти нет!
Есть только тьма и только свет -
Всегда попеременно".

Столетья строгого дитя,
Он понимает не шутя,
В значении высоком:
Вот этот дом, за ним - порог,
За ним - толпа, над ней - пророк
И слово - за пророком.

Как прост меж тьмой и светом спор!
И счастлив я, что с давних пор
Все это понимаю.
Хотя, куда ты ни взгляни,
Кругом пророчества одни,
А кто пророк - не знаю.


Я поеду в электричке общим классом
(Б.Окуджава)
Я поеду в электричке общим классом
В Подмосковье себе место приглядеть
Жизнь становится дешевле с каждым часом
И наверное больше не о чем жалеть

И наверное больше нечего бояться
Сомневаться, ошибаться, увядать
И конечно все тревоги испарятся
Стоит небо над собою увидать

И не будет ни любви уже, ни жажды
И не нужно будет плакать ни о чем
Лишь бы ты ко мне наведалась однажды
И склонилась бы, как будто над ручьём


Разве лев - царь зверей...
(Б.Окуджава)
Разве лев - царь зверей? Человек - царь зверей.  
Вот он выйдет с утра из квартиры своей,  
Он посмотрит вокруг, усмехнётся...  
Целый мир перед ним содрогнется.


Размышления возле дома, где жил Тициан Табидзе
(Б.Окуджава)
Берегите нас, поэтов. Берегите нас.
Остаются век, полвека, год, неделя, час,
Три минуты, две минуты, вовсе ничего...
Берегите нас. И чтобы все - за одного.

Берегите нас с грехами, с радостью и без.
Где-то, юный и прекрасный, ходит наш Дантес.
Он минувшие проклятья не успел забыть,
Но велит ему призванье пулю в ствол забить.

Где-то плачет наш Мартынов, поминает кровь.
Он уже убил однажды, он не хочет вновь.
Но судьба его такая, и свинец отлит,
И двадцатое столетье так ему велит.

Берегите нас, поэтов, от дурацких рук,
От поспешных приговоров, от слепых подруг.
Берегите нас, покуда можно уберечь.
Только так не берегите, чтоб костьми нам лечь.

Только так не берегите, как борзых - псари!
Только так не берегите, как псарей - цари!
Будут вам стихи и песни, и еще не раз...
Только вы нас берегите. Берегите нас.


Я дачу попросил у Мосгорисполкома
(Б.Окуджава)
Я дачу попросил у Мосгорисполкома
Но Мосгорисполком ответил с удивленьем
Ну просто нам не верится что Вы, Булат, без дачи
Да как же вы без дачи живёте до сих пор

Да, Мосгорисполком ну просто возмутился
Вот Юлиан Семёнов имеет дачу в Ялте
Евгений Евтушенко имеет дом в Гулрыпше
А Вы, Булат, без дачи, да это ж нам позор

Тогда я попросил мне предоставить дачу
И Мосгорисполком ответил возбуждённо
Конечно, Вам, поэту, Булату, ветерану
Необходима дача, и воздух и покой

Тогда я попросил оформить это дело
И Мосгорисполком ответил убеждённо
Вы вправе, как писатель и ветеран прекрасный
Встать в очередь на дачу и дачу получить

Тогда я попросил дать в очереди место
Но Мосгорисполком ответил мне смущённо
Ах как ужастно видеть, что славный наш писатель
И ветеран прекрасный стоит в очередях

Я всё же попросил дать в очереди место
Мол это хоть не дом, а всё-таки надежда
Но Мосгорисполком ну просто возмутился
Что он греха такого на душу не возьмёт

Так мне писал товарищ по имени Никулин
Не тот что Юрий Никулин, ни Валентин Никулин
А тот что К.Никулин, большой начальник дачный
Писал, глотая слёзы от жалости ко мне

Да пусть мы все погибнем, но нас нельзя заставить
Поэту дорогому так много мук доставить
И в очереди потной топтаться вас оставить
И вас оберегая и слишком уважая
Мы просто не посмеем вас этим наказать
И вынуждены будем Вам в этом отказать


С последней каланчи, в Сокольниках стоящей...
(Б.Окуджава)
С последней каланчи, в Сокольниках стоящей,  
Никто не смотрит вдаль на горизонт горящий,  
Никто не смотрит вдаль, все опускают взор.  
На пенсии давно усатый брандмайор.  

Я плачу не о том, что прошлое исчезло:  
Ведь плакать о былом смешно и бесполезно.  
Я плачу не о том, что кануло во мгле,  
Как будто нет услад и ныне на земле.  

Я плачу о другом - оно покуда с нами,  
Оно у нас в душе, оно перед глазами,  
Еще горяч и свеж его прекрасный след -
Его не скроет ночь и не проявит свет.  

О чем бы там перо, красуясь, ни скрипело -
Душа полна утрат, она не отскорбела.  
И как бы ни лились счастливые слова -
Душа полна потерь, хоть, кажется, жива.  

Ведь вот еще вчера, крылаты и бывалы,  
Сидели мы рядком, и красные бокалы  
У каждого из нас - в изогнутой руке...  
Как будто бы пожар - в прекрасном далеке.  

И на пиру на том, на празднестве тягучем  
Я, видно, был один, как рекрут, не обучен,  
Как будто бы не сам метался в том огне,  
Как будто тот огонь был безопасен мне.


Сестра моя прекрасная, Натела...
(Б.Окуджава)
Сестра моя прекрасная, Натела,
Прошли года, а ты помолодела -
Так чист и ясен пламень глаз твоих...
Возьми родную речь, гкусочек хлеба,
И эти облака, и это небо
И раздели на нас, на шестерых.

Вот заповедь ушедшего поэта,
Чья песня до конца еще не спета.
Сестра моя, всё только впереди!
Пускай завистникам пока неймется...
Галактион когда-нибудь вернется,
Он только задержался на пути.

Средь океана слов и фраз напрасных,
Не столь прекрасных, сколько безопасных,
Как острова лежат его слова,
Спешит перо как будто пред грозою...
Его глаза наполены слезою:
Поэты плачут - нация жива.


Славная компания... Что же мне решить...
(Б.Окуджава)
Славная компания... Что же мне решить?
Сам я непьющий, — друзья подливают.
Умирать не страшно — страшно не жить.
Вот какие мысли меня одолевают.

Впрочем, эти мысли высказал Вольтер.
Надо иногда почитывать Вольтера.
Запад, конечно, для нас не пример.
Впрочем, я не вижу лучшего примера.


Сталин Пушкина листал...
(Б.Окуджава)
Сталин Пушкина листал,
Суть его понять старался,
Но магический кристалл
Непрозрачным оставался.

Что увидишь сквозь него
Даже зорким глазом горца?
Тьму — и больше ничего,
Но не душу стихотворца.

Чем он покорял народ,
Если тот из тьмы и света
Гимны светлые поет
В честь погибшего поэта?

Да, скрипя своим пером,
Чем он потрафлял народу?
Тем, что воспевал свободу?
Но, обласканный царем,
Слыл оппозиционером,
Был для юношей примером
И погиб в тридцать седьмом!

Снова этот год проклятый,
Ставший символом уже!
Был бы, скажем, тридцать пятый —
Было б легче на душе.

Может, он — шпион английский,
Если с Байроном дружил?
Находил усладу в риске —
Вот и голову сложил...

Впрочем, может, был агентом
Эфиопского царя?
Жил, писал о том и этом,
Эпиграммами соря...

Над Москвой висела полночь,
Стыла узкая кровать.
Но Иосиф Виссарьоныч
Не ложился почивать.

Всё он мог: и то, и это,
Расстрелять, загнать в тюрьму,
Только вольный дух поэта
Неподвластен был ему.

Он в загадках заблудился
Так, что тошно самому...
И тогда распорядился
Вызвать Берия к нему.


Старый лев в передвижном зверинце
(Б.Окуджава)
Ему корону прочат
А он с тоски взопил
И в Африку не хочет
И адрес позабыл

Развлечься каждый любит
И днём и в темноте
Но видит лев, что люди
Какие-то не те

Какие-то сравненья
На их устах горят
Какие-то сомненья
В них глухо говорят

Чего-то каждый хочет
В руках фуражки мнут
И все с оглядкой ходят
И все чего-то ждут

И тайный дым предчувствий
Охватывает льва
И лев бормочет с грустью
Протяжные слова

Он просит отречения
Он болен, он иссяк
О, я за развлечением
Но что-то здесь не так


Старый романс
(Б.Окуджава)
Когда б вы не спели тот старый романс,
Я верил бы, что проживу и без вас,
А бы вы по мне не печалились и не страдали.
Когда б вы не спели тот старый романс,
Откуда нам знать, кто счастливей из нас.
И наша фортуна завиднее стала б едва ли.

Но вот мы запели тот старый романс,
И пламень тревоги как свечка угас.
А надо ли было, чтоб сник этот пламень тревоги?
И вот вы запели тот старый романс,
Но пламень тревоги, который угас,
Опять разгорелся, как поздний костёр у дороги.

Зачем же вы пели тот старый романс,
Неужто всего лишь, чтоб боль улеглась,
Чтоб боль улеглась, а потом чтобы вспыхнула снова.
Зачем же вы пели тот старый романс,
Он словно судьба расплескался меж нас,
Все капля по капле - и так до последнего слова.

Когда б вы не спели тот старый романс,
О чём бы я вспомнил в последний свой час,
Ни сердца, ни голоса вашего не представляя.
Когда б вы не спели тот старый романс,
Я умер бы, так и не зная про вас,
Лишь чёрные даты в тетради души проставляя.


Стихи о 45-ом годе
(Б.Окуджава)
Играет оркестр в пустом саду. 
Как много невест в этом году!  
Холодное брюхо трубы обхватив,  
Трубит музыкант незабытый мотив.  

Труби, труби, музыкант, труби,  
Пока не откажет глотка трубы.
Пока на плечах - золотая труба,  
Труби во имя травы и труда. 

Труби, труби, музыкант, труби, 
Труби по всем четырем сторонам.  
Провозглашаем праздник любви! 
Трагедии не по карману нам.


Стихи о голубом цвете
(Б.Окуджава)
Всё ты мечешься день-деньской.  
Всё ты мечешься день-деньской  
По смешной привычке своей городской,  
По смешной привычке своей городской...

Руки протягиваешь, словно я бог,  
Среди стен четырех маешься,  
А что я могу, если бог не смог  
Тебя сотворить понимающей?

Цвет голубой — у тебя под рукой.  
А тебе почему-то нужен другой.  
Как в старой считалочке детских лет,  
Губы обидные выпятив: 
"Выпади мне цвет, которого нет,  
Самый счастливый выпади!"

А над крышей резной твоего гнезда,  
Мечется голубая звезда,  
Руки заламывает, подражает  
Сестрам твоим отпрыгавшим...  
А осенью звезды дорожают —  
Лови ее, глупую, в пригоршни.

Ты повесь ее под своим потолком,  
Затухающим голубым угольком,  
Ведь осенью звезды дорожают,  
Попробуй заработать горбом...
Глупые мы всё же, горожане: 
Ни черта не смыслим в голубом.


Стихи об озорстве
(Б.Окуджава)
Пожалуйста, не разоряйте гнёзда галочьи,
Не доставляйте галкам лишней горечи.
А если вам непривычно сдерживаться,
А если рогатки ладони жгут,
Приходите, когда сумерки забрезжутся,
В Новодевичье – там вас не ждут.

Приходите, не страшитесь быть незваными,
Там воздух ладаном пропах,
Там колокола, будь неладны, названивают,
И слюнявые мальчики ходят в попах.

И живут, покрытые прахом и солью,
Вы подумайте, до конца концов,
Старухи, помнящие Софью,
И вороны, клевавшие стрельцов.

Приходите, посмеемся в лица им,
Приходите, рогатка ладони жжет.
Приходите, а если нагрянет милиция,
Мы смоемся, нас ночь убережет.


Стоит задремать немного...
(Б.Окуджава)
Стоит задремать немного,
Сразу вижу Самого.
Рядом, по ранжиру строго,
Собутыльнички его.

Сталин трубочку раскурит -
Станут листья опадать.
Сталин бровь свою нахмурит -
Трем народам не бывать.

Что ничтожный тот комочек
Перед ликом всей страны?
А усы в вине намочит -
Все без удержу пьяны.

Вот эпоха всем эпохам!
Это ж надо - день ко дню,
Пусть не сразу, пусть по крохам,
Обучала нас вранью.

И летал усатый сокол,
Целый мир вгоняя в дрожь.
Он народ ценил высоко,
Да людей не ставил в грош.

Нет, ребята, вы не правы
В объясненьи прошлых драм,
Будто он для нашей славы
Нас гонял по лагерям.

С его именем ходили
Это правда, на врага,
Но ведь и друг дружку били
Если правда дорога.

А дороги чем мостили?
А за все платили чем?
Слишком быстро всё простили,
Позабыли между тем...

Нет, ребята, хоть упрямы
Демонстрации любви,
Но следы минувшей драмы
Всё равно у нас в крови.

Чем история богата,
Тем и весь народ богат...
А, вы знаете, ребята,
Сталин очень виноват.


Строка из старого стиха слывет ненастоящей...
(Б.Окуджава)
Строка из старого стиха слывет ненастоящей:
Она растрачена уже да и к мольбам глуха.
Мне строчка новая нужна какая-нибудь послаще,
Чтоб начиналось из нее течение стиха.

Текут стихи на белый свет из темени кромешной,
Из всяких горестных сует, из праздников души.
Не извратить бы вещий смысл иной строкой поспешной.
Все остальное при тебе - мужайся и пиши.

Нисходит с неба благодать на кущи и на рощи,
Струится дым из очага... И колея в снегу...
Мне строчка новая нужна какая-нибудь попроще,
А уж потом я сам ее украшу, как смогу.

Текут стихи на белый свет, и нету им замены,
И нет конца у той реки, пока есть белый свет.
Не о победе я молю: победы все надменны,
А об удаче я молю, с которой спроса нет.

Пугает тайною своей ночное бездорожье,
Но избежать той черной мглы, наверно, не дано...
Мне строчка новая нужна какая-нибудь построже,
Чтоб с ней предстать перед Тобой мне не было б грешно.

Текут стихи на белый свет рекою голубою
Сквозь золотые берега в серебряную даль.
За каждый крик, за каждый вздох заплачено любовью -
Её все меньше с каждым днем, и этого не жаль.


Счастливчик Пушкин
(Б.Окуджава)
Александру Сергеичу хорошо!   
Ему прекрасно!   
Гудит мельничное колесо,   
Боль угасла,   

Баба щурится из избы,   
В небе - жаворонки,   
Только десять минут езды   
До ближней ярмарки.   

У него ремесло первый сорт,   
И перо остро.   
Он губаст и учен как черт,   
И все ему просто:   

Жил в Одессе, бывал в Крыму,   
Ездил в карете,   
Деньги в долг давали ему   
До самой смерти. 

Очень вежливы и тихи, 
Делами замученные, 
Жандармы его стихи 
На память заучивали! 

Даже царь приглашал его в дом, 
Желая при этом 
Потрепаться о том о сем 
С таким поэтом. 

Он красивых женщин любил 
Любовью не чинной, 
И даже убит он был 
Красивым мужчиной. 

Он умел бумагу марать 
Под треск свечки! 
Ему было за что умирать 
У Черной речки.


Тула славится пряниками
(Б.Окуджава)
Тула славится пряниками,
Лебеди – пухом,
Девчонки – дерзостью,
Каждый – на что умен.
Влюбленные целуются,
Тянет борщом из кухонь,
И это все с незапамятнейших времен.

И ты меня не расспрашивай
Каждодневно и сухо –
Что, я тебе наскучила?
Как ты грустно влюблен...
Ведь Тула славится пряниками,
Лебеди – пухом,
Девчонки – дерзостью,
Каждый – на что умен.


Рай
(Б.Окуджава)
Я в раю, здесь цветы и улыбки,
Ни тоски от минуыших потерь.
А попал я себя по ошибке -
Это я понимаю теперь.

То ли стража у врат зазевалась,
То ли шторм был на Стиксе-реке,
Как легко мне прощенье досталось!
Так, без пропуска, так, налегке...

То ли стар тот Харон в своей лодке,
Иль лукав, как трактирный лакей...
"Это кто ж там, пугливый и кроткий?
Не тушуйся, все будет о'кей.

Не преминем до места доставить,
В этом я побожиться могу...
Но гитару придется оставить
В прошлой жизни, на том берегу.

И претензии к бывшему миру,
И дорогу обратно домой..."
И сулил мне то арфу, то лиру,
То свирель с золотою каймой.


Убили моего отца...
(Б.Окуджава)
Убили моего отца
Ни за понюшку табака.
Всего лишь капелька свинца -
Зато как рана глубока!

Он не успел, не закричал,
Лишь выстрел треснул в тишине.
Давно тот выстрел отзвучал,
Но рана та еще во мне.

Как эстафету прежних дней
Сквозь эти дни её несу.
Наверно, и подохну с ней,
Как с трехлинейкой на весу.

А тот, что выстрелил в него,
Готовый заново пальнуть,
Он из подвала своего
Домой поехал отдохнуть.

И он вошел к себе домой
Пить водку и ласкать детей,
Он - соотечественник мой
И брат по племени людей.

И уж который год подряд,
Презревши боль былых утрат,
Друг друга братьями зовем
И с ним в обнимку мы живем.


Умереть — тоже надо уметь...
(Б.Окуджава)
Умереть — тоже надо уметь,  
На свидание к небесам  
Паруса выбирая тугие.  
Хорошо, если сам,  
Хуже, если помогут другие. 

Смерть приходит тиха, 
Бестелесна, 
У себя на уме. 
Грустных слов чепуха 
Неуместна, 
Как холодное платье — к зиме. 

И о чем толковать? 
Вечный спор 
Ни Иисусс не решил, ни Иуда... 
Если там  благодать, 
Что ж никто до сих пор 
Не вернулся с известьем оттуда? 

Умереть — тоже надо уметь,  
Как прожить от признанья до сплетни,  
И успеть предпоследний мазок положить,  
Сколотить табурет предпоследний, 

Чтобы к самому сроку, 
Как в пол — предпоследнюю чашу, 
Предпоследние слезы со щек... 
А последнее — Богу, 
Последнее — это не наше, 
Последнее — это не в счет. 

Умереть — тоже надо уметь,  
Как бы жизнь ни ломала  
Упрямо и часто...  
Отпущенье грехов заиметь —  
Ах, как этого мало  
Для вечного счастья! 

Сбитый с ног наповал,  
Отпущением, что он добудет?  
Если б Бог отпущенье давал...  
А дают-то ведь люди! 

Что — грехи? Остаются стихи, 
Продолжают бесчинства по свету, 
Не прося снисхожденья... 
Да когда бы и вправду грехи, 
А грехов-то ведь нету, 
Есть просто — движенье.


Хочу воскресить своих предков...
(Б.Окуджава)
Хочу воскресить своих предков,
Хоть что-нибудь в сердце сберечь.
Они словно птицы на ветках,
И мне непонятна их речь.

Живут в небесах мои бабки
И ангелов кормят с руки.
На райское пение падки,
На доброе слово легки.

Не слышно им плача и грома,
И это уже на века.
И нет у них отчего дома,
А только одни облака.

Они в кринолины одеты.
И льется божественный свет
От бабушки Елизаветы
К прабабушке Элисабет.


Чувство меры и чувство ответственности...
(Б.Окуджава)
Чувство меры и чувство ответственности  
Не знакомы унылой посредственности.  
Сладость жертвы и горечь вины  
Ей не ведомы и не даны.

Потому-то посредственность эта  
Не выносит полдневного света -  
Так и тянет ее в темноту...  
И знамена кровавого цвета  
Прикрывают ее наготу.


Чувство собственного достоинства...
(Б.Окуджава)
Чувство собственного достоинства - вот таинственный инструмент:  
Созидается он столетьями, а утрачивается в момент  
Под бомбежку ли, под гармошку ли, под весёлую ль болтовню,  
Сокрушается, разрушается, иссушается на корню.  

Чувство собственного достоинства - вот загадочная стезя,  
На которой разбиться запросто, но с которой свернуть нельзя,  
Потому что без промедления, вдохновенный, чистый, живой,  
Растворится, в прах превратится человеческий образ твой. 

Чувство собственного достоинства - это просто портрет любви.  
Я люблю вас, мои товарищи - боль и нежность в моей крови.  
Что б там тьма и зло ни пророчили, кроме этого ничего  
Не придумало человечество для спасения своего.


Чувствую: пора прощаться...
(Б.Окуджава)
Чувствую: пора прощаться.
Все решительно к тому.
Не угодно ль вам собраться
У меня, в моем дому?

Будет ужин и гитара,
И слова под старину.
Я вам буду за швейцара -
Ваши шубы отряхну.

И, за ваш уют радея,
Как у нас идёт в роду,
Я вам буду за лакея
И за повара сойду.

Приходите, что вам стоит!
Путь к дверям не занесен.
И жена нам стол накроет
На четырнадцать персон.

Ни о чем не пожалеем,
И, с бокалом на весу,
Я последний раз хореем
Тост за вас произнесу.

Нет, не то чтоб перед светом
Буйну голову сложу...
Просто может быть поэтом
Вам при этом послужу.

Был наш путь не слишком гладок.
Будет горек черный час...
Дух прозренья и загадок
Пусть сопровождает нас.


Эта женщина такая...
(Б.Окуджава)
Эта женщина такая: 
Ничего не говорит,  
Очень трудно привыкает,  
Очень долго не горит. 

Постепенно, постепенно  
Поднимается, кружа  
По ступеням, по ступеням  
До чужого этажа. 

До далекого, чужого, 
До заоблачных высот... 
И, прищурясь, смотрят жены, 
Как любить она идет, 

Как идет она — не шутит,  
Хоть моли, хоть не моли...  
И уходят в двери судьи  
Коммунальные мои.


Эта комната
(Б.Окуджава)
Люблю я эту комнату,
Где розовеет вереск
В старинном кувшине.
Люблю я эту комнату,
Где проживает ересь
С богами наравне.

Где в этом, только в этом
Находят смысл и ветром
Смывают гарь и хлам,
Где остро пахнет веком
Четырнадцатым с веком
Двадцатым пополам.

Люблю я эту комнату
Без драм и без расчета...
И так за годом год
Люблю я эту комнату,
Что, значит, в этом что-то,
Наверно, есть, но что-то -
И в том, чему черед.

Где дни, как карты, смешивая -
Грядущий и начальный,
Что жив и что угас, -
Я вижу как насмешливо,
А может быть, печально
Глядит она на нас.

Люблю я эту комнату,
Где даже давний берег
Так близок - не забыть...
Где нужно мало денег,
Чтобы счастливым быть.


Старый причал
(Б.Окуджава)
       Am             E
Чайка летит, ветер гудит,
                Am
Шторм надвигается.
                      A7
Кто-то и мне машет рукой
          Dm
И улыбается.
           E             F
Кто-то и мне прямо в глаза
          E
Молча глядит,
          Am           E
Словно забыть этот причал
          Am
Мне не велит.

День пролетел, месяц прошел,
Время растаяло.
Значит, и мной на берегу
Что-то оставлено.
Если опять берег мелькнет,
Сердце болит,
Словно забыть старый причал
Мне не велит.

Кто же ты есть, как тебя звать?
Что ж ты скрываешься?
Сколько уж лет только молчишь,
Лишь улыбаешься.
Только рукой где-то в толпе
Чуть шевелишь,
Словно забыть старый причал
Мне не велишь.




NO COPYRATES AT ALL